Роман Рукавишникова составляет связующее звено между натурализмом 1880–1890‐х и его отголосками в ранней советской прозе 1920‐х годов, продолжающей продуктивным образом использовать нарратив о вырождении[1400]. Примерами могут послужить «Угрюм-река» (1928–1933) В. Я. Шишкова и – прежде всего – «Дело Артамоновых» (1925) Максима Горького. Развивая идеи, намеченные в раннем романе «Фома Гордеев» (1899), Горький создает семейную эпопею о психофизическом вырождении династии промышленников, сопровождающемся все большим отчуждением хозяев от «дела» и от рабочих. Объясняя этот неудержимый семейный упадок пороками капиталистического строя, Горький придает детерминистской повествовательной модели отчетливую историсофскую окраску[1401].
Дальнейшее развитие нарратива о вырождении, вкратце очерченное в этой, заключительной, части, свидетельствует о том, что он сохраняет продуктивность и в русской культуре и литературе начала XX столетия. В книге «Вырождение. Литература и психиатрия в русской культуре конца XIX века» изложена история становления такого взаимодействия науки и литературы. Было показано, как русские писатели рубежа 1870–1880‐х годов, осмысляя поэтику Эмиля Золя, освоили жанр романа о вырождении и тем самым превратили литературу в инстанцию обоснования биомедицинских нарративов о дегенерации, опередив в этом психиатров. Уже на этом начальном этапе важнейшую роль сыграл русский натурализм, представленный ныне полузабытым творчеством Мамина-Сибиряка, Ясинского, Боборыкина, Гиляровского и других авторов. Этим объясняется тот факт, что натурализм выступает «героем» настоящей книги наравне с классическим реализмом Салтыкова-Щедрина, Достоевского, Толстого и Чехова. Лишь обращение к литературе натурализма позволило нам выявить внутрилитературные процессы испытания различных повествовательных форм, в которые русский роман о вырождении облекает соответствующий нарратив: разрыва наррации, эксперимента и контрфактуальности. Начальные этапы истории, рассказанной в этой книге, позволили не только раскрыть литературную основу российского дискурса о вырождении, но и продемонстрировать всю важность такой формы биомедицинского письма в контексте русской литературы эпохи раннего модерна.
Последующее утверждение идеи дегенерации в российском научном и культурном дискурсе к концу 1880‐х годов расширило не только сферу применения, но и семантику этой концепции. Сосредоточившись на повествовательных формах, в равной степени свойственных науке и литературе, настоящая книга исследовала прихотливые пути развития дискурса о вырождении на исходе XIX века. Были прослежены трансформации этого дискурса: между антимодернистской психиатрической наукой и литературным «искусством нервов», криминальной антропологией и произведениями о преступниках, евгеникой и литературным дарвинизмом, – а также литературно– и культурно-историческое значение этих превращений. Таким образом, в книге предложен новый, отчасти неожиданный взгляд на эпоху