В другой раз она сказала ему при короле: «Я в отчаянии. Не смею подойти к окну, что выходит в сад. Вчера вечером, чтобы подышать воздухом, я показалась у окна во двор; один канонир, часовой, выкрикнул грубое оскорбление и присовокупил, с каким удовольствием насадил бы мою голову на штык! В этом ужасном саду с одной стороны видишь человека, стоящего на стуле и вслух читающего про нас всякие гнусности; с другой – какого-нибудь аббата, которого тащат к бассейну, осыпая ругательствами и побоями; в то же время третьи играют в мяч или спокойно гуляют. Что за город! Что за народ!»

Таким образом, по роковому стечению обстоятельств, предполагаемые намерения дворца возбуждали недоверие и ярость народа, а вопли народа усиливали страдания и неосторожность дворца, и отчаяние царило и в нем, и вокруг него. Но почему же, невольно спрашиваешь себя, откровенным объяснением не кончались все беды? Почему дворец не понимал опасений народа? Почему народ не понимал страданий дворца? Но почему люди – всегда люди?.. На этом последнем ответе приходится остановиться, покориться, смириться и продолжать печальный рассказ.

Леопольд II скончался. Это было потрясение для общеевропейского спокойствия, так как от его племянника и преемника, короля Венгерского и Богемского, нельзя было ждать такого миролюбия и умеренности. Густав, король Швеции, около того же времени был убит на балу. Враги якобинцев приписывали это убийство им, но было вполне доказано, что это злодеяние совершили шведские дворяне, которые были унижены Густавом в последнюю революцию. Итак, дворянство, обличавшее во Франции революционную ярость народа, подавало на Севере пример того, чем оно было прежде, да и теперь оставалось, в менее цивилизованных странах. Какой пример для Людовика XVI, какой урок, если бы в эту минуту он мог его понять и применить! Смерть Густава расстроила предприятие, задуманное им с участием России и Испании против Франции. Впрочем, сомнительно, что всё пошло бы так, как полагали. В сущности, смерть Густава была не очень важным событием, и последствия ее были сильно преувеличены.

Делессар попал под суд за недостаточно энергичные депеши; не в интересах Дюмурье было выказывать слабость в переговорах с державами. Последние депеши, по-видимому, понравились Людовику XVI своей твердостью и сообразностью. Ноайль, французский посланник в Вене, не слишком искренний слуга отечества, прислал Дюмурье просьбу об отставке на том основании, что не надеется заставить государя выслушивать речи, которые ему предписывается говорить. Дюмурье поспешил доложить об этом собранию, которое, негодуя на этот поступок, тотчас же отдало Ноайля под суд. Другой посланник был немедленно отправлен с новыми депешами.