При всем желании государям империи трудно было всем разом начинать переговоры, потому что они должны были требовать возвращения многих земель тем из них, кто лишился своих владений, а для этого Франции пришлось бы отказаться от линии Рейна. Но было очевидно, что при невозможности вести переговоры коллективно каждый государь прибегнет к посредничеству Пруссии, чтобы этим путем заключить сепаратный мир.

Итак, Республика начинала обезоруживать своих врагов и принуждать их к миру. Твердо держались продолжения войны лишь те, кто понесли большие потери и не надеялись вернуть путем переговоров то, что утратили с помощью оружия. В таком настроении должны были находиться государи левого берега, лишившиеся своих владений, – государи Австрии, потерявшей Нидерланды, и Пьемонта, вытесненного из Савойи и Ниццы. Те же, напротив, кто был настолько умен, что сохранил нейтралитет, каждый день всё больше радовались своему благоразумию и выгодам, доставшимся им вследствие такового. Швеция и Дания собирались отправить в Конвент посланников; Швейцария, сделавшая главным центром континентальной торговли, оставалась при своих мудрых намерениях и говорила французскому послу Бартелеми устами своего президента Окса следующие памятные слова: «Швейцарии нужна Франция, а Франции – Швейцария. Есть основания полагать, что без Гельветического союза остатки древних королевств – Лотарингского, Бургундского и Арльского – не были бы присоединены к французским владениям; и можно смело утверждать, что без могучих усилий и решительного вмешательства Франции другим державам удалось бы задушить свободу Гельвеции в колыбели».

В самом деле, нейтралитет Швейцарии только что оказал большую услугу Франции и немало способствовал ее спасению. Эти мысли Оке дополнил другими, не менее возвышенными: «Со временем, может быть, потомство оценит то чувство врожденной справедливости, которое, заставив нас избегать всякого чужого влияния в выборе форм правления, воспрещало нам возводить самих себя в судьи тому способу правления, который был выбран нашими соседями. Отцы наши не порицали ни крупных вассалов германских государств за то, что они принизили императорскую власть, ни королевскую власть во Франции за то, что она притесняла своих вассалов. Они видели в Генеральных штатах представителей французской нации; потом видели, как Ришелье, а за ним и Мазарини захватили безграничную власть; потом как Людовик XIV один совместил в себе всю силу и власть нации, а парламенты от имени народа требовали доли этой власти. Но отцы наши в то же время никогда не имели дерзости возвысить свой голос, чтобы напомнить французскому правительству тот или другой период его истории. Они всегда желали счастья Франции, надеялись на ее объединение, находили для себя выгоды в целости ее территории».