Наконец, предполагали еще более глубокую комбинацию. Вся эта обстановка, по мнению некоторых, была не более как обман. Бонапарт желал только пройти Гибралтарский пролив с эскадрой Средиземного моря, атаковать лорда Сент-Винсента, блокировавшего Кадикс, отбросить его, освободить испанскую эскадру и провести ее в Брест, где состоялось бы столь желанное соединение всех морских сил континента. И вот почему экспедиция в Средиземном море называлась левым крылом Английской армии.

Это последнее предположение преобладало во мнениях английского правительства. Кабинет уже шесть месяцев жил в страхе и не знал, откуда разразится так давно уже надвигавшаяся гроза. В минуту опасности оппозиция объединилась с правительством и стояла за общее дело. Шеридан обратил всё свое красноречие против честолюбия, против наглости французского народа и, за исключением неприкосновенности личных прав английских граждан, по всем вопросам соглашался с правительством. Питт немедленно вооружил вторую эскадру, и были приложены чрезвычайные усилия, чтобы она смогла выйти в море. Затем усилили десятью большими кораблями эскадру лорда Сент-Винсента, дабы дать ему возможность лучше запереть пролив, к которому, по всей видимости, собирался направиться Бонапарт. Адмирал Сент-Винсент, в свою очередь, отправил Нельсона с тремя кораблями в Средиземное море – крейсировать и наблюдать за движением французов.

Всё было готово к посадке войск и отплытию. Бонапарт собирался было отправиться в Тулон, как вдруг событие, случившееся в Вене, и расположения, выказанные разными кабинетами, чуть не удержали его в Париже. Появление двух новых республик вновь вызвало страх революционной заразы. Англия, желая подогреть эту боязнь, наполнила все дворы своими лазутчиками. Она убеждала прусского короля оставить нейтралитет и предохранить Германию от революции, то же английские агенты делали и в России в отношении императора Павла. Кроме того, Англия старалась вызвать в Австрии беспокойство по поводу занятия Альп французами и предлагала ей субсидии для возобновления войны; и в то же время возбуждала безумные страсти королевы Неаполитанской и Актона. Этот двор был раздражен более чем когда-либо; он непременно желал, чтобы Франция очистила Рим или уступила ему часть римских провинций. Напрасно новый посланник Тара выказывал крайнюю умеренность – страсти при неаполитанском дворе разгорались.

Бонапарт

Итак, положение дел на континенте внушало весьма справедливые опасения, и их усилило еще одно событие. Бернадотт отправился в Вену дать объяснения Австрийскому кабинету; он должен был там и остаться, хотя в Париже не было австрийского посланника. Этот генерал, беспокойного и тщеславного ума, был мало способен к роли, на которую назначался. Четырнадцатого апреля (25 жерминаля) в Вене собирались праздновать годовщину вооружения императорских волонтеров. Уже упоминалось о ревности, выказанной этими волонтерами в позапрошлом году, и об участи их при Риволи и Ла Фаворите. Бернадотт без всякого достаточного основания вознамерился воспрепятствовать этому празднеству, утверждая, что это оскорбление Франции. Император совершенно резонно отвечал, что он господин в своих владениях, что Франции никто не препятствовал праздновать свои победы, но что и он также свободен праздновать самоотверженность своих подданных. Бернадотт пожелал ответить на празднество другим празднеством