Я должен перед ней на задних лапках ходить? Спать с Лениным еще не значит разбираться в ленинизме!
Мне Сталин сказал примерно: «Что ж, из‐за того, что она пользуется тем же нужником, что и Ленин, я должен ее так же ценить и признавать, как Ленина?»[497]
В 1934 году «Правда» поставила ей на вид, что она неправильно вспоминает о Ленине[498]. Спустя четыре года политбюро осуждает Крупскую за ее положительный отзыв о «политически вредной» книжке М. Шагинян, посвященной семье Ульяновых. Ленинской вдове строго указано, что любые рассказы о ее муже — дело не семейное, а «общепартийное». Оказывается, Крупская «недопустимо и бестактно» претендует на «роль монопольного истолкователя обстоятельств личной жизни» покойного[499].
Выглядит это постановление чуть ли не как сцена ревности: став земной невестой Ильича, партия раздраженно одергивает его старую и ненужную вдову, которая с неуместной назойливостью продолжает заявлять какие-то права на мужа. Попросту говоря, Сталину был необходим свой, персональный Ленин как пассивный объект идеологических махинаций. Довольно часто в сталинских работах можно распознать непрекращающуюся полемику с ним; но публично негативную оценку его личности он позволил себе только однажды, уже находясь в зените своего могущества. В «Ответе товарищу Разину» (1946) лучший полководец всех времен и народов своеобразно противопоставляет Ленина Энгельсу (которого недолюбливал не только за русофобию, но также из ревности к его военным амбициям): «В отличие от Энгельса, Ленин не считал себя знатоком военного дела <…> В гражданскую войну Ленин обязывал нас, тогда молодых товарищей из Цека, „досконально изучить военное дело“[500]. Что касается себя, он прямо заявлял нам, что ему уже поздно изучать военное дело».
В 1920‐е годы, пока кругом еще находились люди, прекрасно помнившие реального Ленина, он предпочитал обращаться как раз к текстам, а не к его апокрифическим устным репликам. Так устанавливался торжественный и холодный пафос дистанции — пафос преданного, смиренного ученичества:
Разве есть у кого-либо сомнение, что Ильич в сравнении со своими учениками выглядит Голиафом?
Разве есть у кого-либо сомнение, что Ильич в сравнении со своими учениками выглядит Голиафом?
По-грузински «голиаф» (гольяти) — это великан. Но с оглядкой на клерикальное прошлое генсека, комплиментарный образ поддается более специфической интерпретации. Для бывшего семинариста Голиаф никак не мог быть почитаемой фигурой. Фраза приобретет другое освещение, едва мы вспомним о раннем, еще устном псевдониме Сталина: