Мы знаем, что, когда ему нужно, генсек готов представить то или иное его положение как простой «оборот речи» или чисто ситуативную реплику, не имеющую никакого принципиального значения. Но прилюдно Сталин действует в этом отношении гораздо осторожнее, с большей, чем его соратники, настойчивостью добиваясь безоговорочной сакрализации пригодных ему ленинских текстов, которым еще предстоит подвергнуться мощному деформирующему давлению сталинской цензуры. Но такой же прагматической деформации подвергнется у него и сам образ наставника, меняющийся сообразно актуальным политическим установкам.
Мы, партия, Ленин
Мы, партия, Ленин
Эта сталинская формула, прозвучавшая в 1927 году («Заметки на современные темы»), обладает той самой амбивалентностью, зыбкостью и растяжимостью, о которой, по поводу стиля, говорилось в первой главе настоящей книги. Сталин по-евангельски провозглашает вроде бы полнейшее двуединство Ленина и партии: «Большевизм и ленинизм — едино суть. Это два наименования одного и того же предмета». Однако на деле Ленина и большевистскую партию он задним числом нередко как бы стравливает между собой, обеспечивая себе любимую третейскую позицию или солидаризируясь с одной из конфликтующих сторон. Сообразно тактическим потребностям, Ильич у него то противостоит партии, то сливается с ней. В одном случае Сталин говорит:
Ленин никогда не становился пленником большинства <…> Ленин, не задумываясь, решительно становился на сторону принципиальности против большинства партии.
Ленин никогда не становился пленником большинства <…> Ленин, не задумываясь, решительно становился на сторону принципиальности против большинства партии.
Ленин и правда без конца вступал в столкновения, порой очень резкие, с ЦК, пытаясь навязать ему свою волю[508]. Сталин напоминает об этом сразу после смерти правителя. Через несколько месяцев после того, когда Сталин в борьбе с Троцким уже располагает стабильным большинством в партийных верхах, он дает взаимоотношениям Ленина и партии противоположную трактовку — оказывается, Ленин, наоборот, охотно подчинялся коллективу:
Партия знает Ленина как примерного партийца, не любящего решать вопросы единолично («Троцкизм или ленинизм?»).
Партия знает Ленина как примерного партийца, не любящего решать вопросы единолично («Троцкизм или ленинизм?»).
Бывает, что в противоборстве между Лениным и партией правота, согласно генсеку, остается на стороне вождя. Так случилось, к примеру, в апреле 1917 года, когда партия, после кратковременного помрачения, вынуждена была принять на себя бремя ленинской истины: «Были ли тогда у партии разногласия с Лениным? Да, были. Как долго длились эти разногласия? Не более двух недель». Но бывает и так, что права партия — «мы, практики». Когда же ему требуется приглушить расхождение между ней и Лениным, то, возвращаясь к истории с Демократическим совещанием, он плавно смягчает свой прежний антиленинский выпад: «Впрочем, это разногласие не имело актуального значения для партии. Впоследствии Ленин признал, что линия VI съезда была правильной».