К самому этому слову центр Сталин питает какую-то маниакальную привязанность. Иногда он подразумевает под ним географическое средоточие всей России, а вместе с тем — узел гомогенно-национальный, промышленный и административный. Функционально центр представительствовал от базы или основы, а в социальном плане — от народных глубин:

Власть в центре уже стала действительно народной, выросшей из недр трудовых масс. Внутренняя Россия с ее промышленными и культурно-политическими центрами — Москва и Петроград, — с однородным в национальном отношении населением, по преимуществу русским, превратилась в базу революции. Окраины же России… без важных промышленных и культурнополитических центров, с населением в высокой степени разнообразным в национальном отношении <…> превратились в базу контрреволюции (1920).

Власть в центре уже стала действительно народной, выросшей из недр трудовых масс.

Внутренняя Россия с ее промышленными и культурно-политическими центрами — Москва и Петроград, — с однородным в национальном отношении населением, по преимуществу русским, превратилась в базу революции. Окраины же России… без важных промышленных и культурнополитических центров, с населением в высокой степени разнообразным в национальном отношении <…> превратились в базу контрреволюции (1920).

Оттуда, с периферии, надвигается вражеская волна, стремясь завладеть сердцем страны. Но в то же время и из этого средоточия, из его сакральной точки раскручивается обратное, центробежное движение: «Революция, начатая в центре, не могла долго оставаться в рамках узкой его территории. Победив в центре, она неминуемо должна была распространиться на окраины». К этому узловому пункту провинции или окраины тяготеют точно так же, как рабочие — к своим партийным организациям, а последние — к Центральному комитету. Он так прямо и пишет — о «непобедимой тяге окраин к центру». За окраинами наступает черед зарубежных стран — русско-пролетарский центр распространяет на них свою освободительную экспансию или, напротив, сплачивает их вокруг себя, «втягивая в общий лагерь борьбы с империализмом» (1918). Сперва империализм хотел «сжать в „железное кольцо“ очаг революции»; «теперь оказывается, что он сам окружен», и революционные силы «создают, таким образом, всеохватывающее кольцо вокруг издыхающего империализма» (1919).

При этом окраины представляют собой определенный экономический эквивалент подземным «сокам» революции, поскольку эти просоветски настроенные регионы «изобилуют сырьем, топливом, продовольственными продуктами». Сходным образом они являются и социальным резервом большевизма; однако тождественную роль выполняют, помимо советских, также зарубежные национальные «окраины» и колониальные страны — периферия планеты, угнетаемая капиталом. Так устанавливается некая аналогия между географической и социальной геометрией: