Начинающий свою деятельность на этих практических основах священнослужитель пользуется Господом Богом, как трамплином для прыжка в разряд высшей иерархии своего исповедания; его молитвы перед престолом Всевышнего – декламация, его поучительные слова перед паствой – ораторские упражнения. От частого механического соприкосновения с Богом душа его натирает об Бога мозоль и окончательно перестает ощущать Его присутствие в мире. И пастырская деятельность его из конфессиональной превращается в профессиональную.

Точно такая же картина наблюдается и в области художественного творчества. Профессионализм, основанный только на претензии, а не на даровании, вытекающий не из способности к вдохновению, а из призывов тщеславия, производит огромные кадры дельцов, смотрящих на свою деятельность не как на священную жертву Аполлону, а как на статью дохода жреца; дельцов, прислушивающихся не к звукам небес, а к отзывам публики, стремящихся к общению не с музами, а с литературными и художественными критиками. Общность их интересов создает не своего рода эстетическую Церковь, в которой общаются они во имя красоты бытия, а образуют кружковщину, в которой каждый кадит всем во имя личного блага. И какое количество бесталанных, ненужных! Вокруг – перепроизводство ремесленных ценностей, целый паноптикум странных произведений, имеющих не законченный вид организмов, а бесформенных чудищ: картины, скульптуры, партитуры, романы… И какая злоба к соперникам! Зависть в каждом взоре. И при непризнании – как оскорбленное самолюбие драпируется в презрение к толпе, хотя эта толпа и есть их единственный Бог!

А как близок к большевизму тот явный и скрытый цинизм, какой царит среди западных представителей духовных начал. Все высшее делается не целью, а средством. Творчество подменяется техникой. Обещающий художественную правду осуществляет ее при помощи заведомой лжи. Пытающийся убедить в чем-то других, сам ни в чем не убежден. Профессионально парящий в высотах не обладает крыльями; профессионально зовущий вперед, сам равнодушно остается на месте, не веря в смысл своего зова. И удивительно ли, что когда у нас, на востоке, большевизм стал топить в реках крови все ценности духа, когда распинать начали не тело Христово, a все излучения Ея, создавшие в цивилизованном мире примеры истины, красоты и добра, – этот цивилизованный мир равнодушно взирал на подобное уничтожение высшей культуры?

Молчало в подавляющей массе своей западное общество, само пронизанное психологическим большевизмом. Не поднимало голоса духовенство, из-за своих религиозных мозолей не ощущавшее новых ран на вновь распятом Христе; не слышалось громовых слов проповедников, сердца которых молчали вместе с осторожным языком; не разражались священным негодованием служители муз, при виде подавления свободного творчества, при превращении литературы, искусства и музыки в область фабрично-заводского хозяйства…