— Пять с плюсом, — буркнул высвечивающий что-то впереди по коридору Иван.

— Благодарю наставник, — машинально ответил парень.

— Повторяю, кошмар и сплошная жуть, — зябко повела плечами Настя. — Просто не верится, что эти чудовища, когда-то были обычными людьми.

— А чем они отличаются от людей? — стал рассуждать вслух Иван. — Ничем. То же человеческое общество, только более честное. Они мне напоминают княжичей, да и любых людей, что в борьбе хоть за трон, хоть за наследство, не жалеют не родных, не братьев, ни сестер. Люди также готовы грызть друг другу глотки, за то чтобы стать первым и единственным.

Настя по обыкновению своему хотела завести спор, но ей вспомнилось лицо добродушной, покойной подруги. Она лишь вздохнула и молча шла за Юрой, деликатно подталкиваемая временами, наступающей на пятки Полынью.

Спустя минуту колдунья все же не стерпела:

— Ихтиоцефалы помнится тоже каннибалы? — неуверенно обратилась она в спину подмастерья.

— Рыбоголовы? Ну, да, — не поворачиваясь, пожал плечами он. — Они пожирают своих мальков. Правда, те даже только вылупившись, достаточно верткие и проворные. Но все равно из десятков выживают единицы. Почти все перерожденные, кроме стайных, пожирают друг друга при любом удобном случае. А стайных тварей, слава Богу, по пальцам можно перечесть.

— Рыбоголовы, они ведь тоже стайные.

— Но тупые. Да там мозга с гулькин прыщ. Им пофиг кого есть.

— И стайные твари поедают слабых себе подобных, — буркнул, остановившись, Иван. — Все, привал.

Не ожидая остальных, он сел на сырой, холодный пол и прислонившись к стене, устало вытянул ноги. Гром, шедший впереди, вернулся и сел рядом.

Юра копался в рюкзаке в поисках перекуса, Полынь была на стороже, а Настя, прислонившись к противоположной стене, задумчиво смотрела на Ивана.

— Ну? — не выдержал мастер.

— Почему так? Зачем Земля в них закладывает такую программу?

— Потому, — скривился Иван. — Ничего она в них не закладывает. Она выпускает наружу то, что таится внутри при жизни.

В каждом живет чудовище. Это чудовище злое, жадное, похотливое и не терпит конкуренции. Сбросив с себя груз морали, принципов, памяти и человеческого воспитания оно больше не желает ухаживать за больными, заботиться о потомстве и близких. Единственное о ком оно думает, так это только о себе. Эгоизм, возведенный в абсолют.

Больной: бесполезный груз, который только жрет, а толку от него никакого. Потомство: ну получил удовольствие, ну сделал, а дальше уж как — нибудь сами. Близкие… какие такие близкие? Не близкие они. Конкуренты, что вечно желают оттяпать кусок от его и только его добычи.