– В Кракове, где-то в конце 70-х – начале 80-х годов, я впервые и увидел Сонечку… – Он опять замолчал, на этот раз ненадолго. – Туда приехала наша группа театральных работников сцены из самых разных городов, тогда ещё Советского Союза, – декораторы, осветители, художники по костюмам, инженеры, – вместе с одним молодым режиссёром и небольшой театральной труппой из Петербурга (тогда – Ленинграда). Мы знали, что Краков был самый театральный, и не просто прогрессивный, но смело авангардистский город во всей Восточной Европе, и считали громадным везением участие в творческой встрече, специально устроенной для нас коллегами. Ах, какое это было замечательное путешествие!

Захария теперь уже весело поглядывал на меня и я, естественно, ожидал продолжения.

– Мне было чуть больше двадцати лет, вокруг – множество привлекательных, талантливых, юных девушек, но! – влюбился я сразу и бесповоротно в неё, в Сонечку, хотя она была намного старше меня. Но какое это имело значение, если она была так прекрасна! – воскликнул он с чувством.

После этого возгласа последовала такая эмоционально наполненная пауза, что я только и мог тихо вздохнуть от восхищения. Между тем, Захария продолжал рассказ – то ли для меня, то ли для себя самого, а, может быть, и для невидимого собеседника:

– Мне нравилось в ней всё: тонко обрисованное лицо и лёгкая походка, густые длинные волосы, собираемые иногда в сложную причёску, но чаще отпускаемые на свободу по плечам и спине, доходящие почти до пояса. И то, как она двигалась, смотрела, тихо разговаривала или улыбалась этими удивительными синими глазами…

Захария мечтательно откинулся на спинку дивана, чтобы с откровенной гордостью, но и с сожалением, очевидно, адресованным мне, произнести:

– Жаль, что вы не видели её тогда!

– Но я видел портрет Аси и сначала даже решил, что это – Софья Алексеевна в молодости.

– Нет, нет, – живо откликнулся Захария, – я тоже пытался её рисовать и делал это постоянно. У меня в Ереване есть целая галерея портретов, но должен вам заметить как профессиональный художник, – передать её живое, вечно меняющее свои черты очарование, как будто специально создаваемое, даже не знаю, кем, но точно не ею одною, – наверное, не только я, никто не в силах.

В этот момент взгляд и мысли Захарии устремились куда-то очень далеко, но вскоре он вернулся ко мне: