Я всегда считал, что у нас большая квартира, однако жилище Аси и Софьи Алексеевны поражало воображение. Высоченные потолки, узкие во всю стену окна с полукруглыми завершениями рам, длинные, разветвлённые коридоры, кое-где упирающиеся в лестницы, ведущие на другой (другие?) этажи, множество дверей, за которыми могло оказаться сколько угодно комнат, неимоверных размеров ванная комната с мраморным полом, изобилием предметов старинного и современного оборудования, прекрасно сочетающихся друг с другом…

Во многих помещениях я просто никогда не бывал. Вот и сейчас я впервые стоял в громадной зале с массивным, строгим деревянным столом, подстать стенам, обитым деревянными панелями, и резному высокому буфету с широкой столешницей. Великолепная сервировка – «на двоих» была дополнена низкими, художественно оформленными букетами из живых цветов и бронзовыми канделябрами, каждый – с зажжёнными тремя свечами.

В зале был полумрак. Антикварного вида люстры не горели. За окнами темнел быстрогаснущий зимний январский короткий день. Ася вернулась скоро, пригласила меня к столу и попросила открыть две бутылки шампанского: мне обычного, себе – безалкогольного.

—

Хочу поблагодарить тебя за Аннушку, – сказала она, поднимая бокал.

—

Благодарить надо, по-моему, вас. – Я с удовольствием прислушивался к хрустальному звону бокалов.

—

За что? – тихо спросила она.

—

За то, что вы есть…

В сумраке комнаты и в отблесках свечей глаза Аси таинственно мерцали. Мы молча смотрели друг на друга через стол, и вдруг я почувствовал, что могу снова говорить с нею о самом главном, что уже начинал однажды светлым майским днём, когда мы были одни в загородном доме.