Правописание каждого языка, хотя и много зависит от личного произвола; но тем не менее полагает в основание себе прежнюю письменность своего народа, и должно сохранить в себе то, что освящено уже привычным, вековым употреблением. Эта историческая стихия письменности народной не позволяет выдумывать правописания вновь; и в следствие этой исторической стихии – как бы ни было просто, удобно и по-видимому даже народно новоизобретенное правописание, оно не приймется. Пример тому недавно видели на романе Лажечникова – Басурман: автор издал его новым правописанием, основанным на одном народном Руском выговоре, и оно принято многими почти как басурманская грамота. Таким же образом и нашей Малороссийской правописи не должно, да и нельзя уже быть простою, внешнею копировкою звуков языка буквами. Оно должно необходимо, кроме исторической своей стихии, выражать собою более или менее внутренние, этимологические законы и свойства нашего языка. Без этого не может быть и правописание нашего языка, долженствующее простираться на все его видоизменения, какие существуют в устах говорящего им народа – от Карпатских гор до степей Задонских и берегов Кубани. Посредством одной внешней копировки звуков, можно выражать очень хорошо только областные особенности языка, подобно тому, как и Руское правописание – отлагает свои правила и принимается за внешнюю копировку звуков тогда только, когда передается народная фраза, или областное какое-нибудь слово, – или же изображается Руская речь, ломаемая в устах Немца, Жида, и тому подобных случаях. Когда читаю что-нибудь Малороссийское, изданное по одному акустическому или выговорному правописанию, мне все кажется, что издатель пишет нароком и передразнивает Малороссиян! Ссылаюсь на вас самих: вы говорите, что вы «свои повести начали писать как выговаривается, или по методе Гулака-Артемовского». Но почему же вы бережетесь писать и не пишете – ховацця, оцце, и проч., когда так именно выговаривается в народе, – когда так писали и князь Церетелев, и грамматик Павловский, и поэт Артемовский, коего методе вы следуете? Отчего же пишете выховаться, отсе, как пишу я, коего правописание вы преследуете?… Такое отступление от принятой вами выговорной методы, очевидно говорит в пользу надлежащего Малороссийского правописания, из которого мы и бьемся.

Я должен вас благодарить еще за то, что вы не последовали той же методе и в наводнении Малороссийской письменности еропудовым ы, – что вы пишете – бачится, мило, ходили, гуляти; а не пишете – бачыцця, мыло, ходыли, гуляты. Эта новая затея очень безобразит Малороссийскую грамоту и заставляет незнающих хорошо Малороссийского выговора произносить нашу мягкозвучную мову так дебело, что уши вянут. Да и к чему, и откуда взялась такая правописъ? Наша древняя Киевская Русь так не писала. В поучении Владимира Мономаха, например, читаем: лагодити, лепощи, лепший, дивуемся. Для чего же нам эти слова наши писать: лагодыты, линощы, липший, дывуемся? Старосветские Малороссияне наши не ерыжничали до такой степени и в два предыдущие века. В их писаньи гораздо чаще встречается обратная замена этих двух букв, т. е. они очень часто писали и вместо ы; а из этого видно, что и в старину буква ы Малороссиянами была произносима одинаково с мягким и: и это есть настоящий Малороссийский, а вместе и Южнословенский выговор буквы ы, почему Калайдович (в Иоан. Екз. Болг.) и называет оную ери, в отличие от твердого Северноруского еры, которое только наносным образом существует в некоторых областных разностях Малороссийского языка. Хотя вы в Малороссийском языке, вероятно по своему местному выговору, различаете дебелое ы от мягкого и; однако, например в словах мы ходили, звук и произносится три раза одинаково. Артемовский в Харькове написал бы это – мы ходылы, а Вагилевич в Галиции пишет – ми ходили. Если б надо избрать одну из этих двух крайностей, то на последнюю я скорее согласился бы, чем на первую. Но гораздо лучше писать, как обыкновенно пишем: мы ходили, не исключая буквы ы (имеющей особенное значение в Словенской азбуке) и не употребляя оной всуе; а руководствуясь в ее употреблении правописанием Церковно-словенским, как то и сделал Котляревский. -