Не будучи выборными представителями народа, парламентарии претендовали на роль его «богов-благодетелей», и эта роль связывала им руки, они боялись потерять популярность, — не самая лучшая позиция для реформаторов, если они не хотят ограничиться чисто деструктивной работой. Но и провести в жизнь свой план государственного банкротства парламент был не в состоянии: начав самостоятельно разбираться в том, какие выплаты финансистам были незаконными, он вступил бы в конфликт с другими верховными палатами, да и не нашлось бы откупщиков, которые вложили бы капиталы в проблематичную операцию изъятия уже выплаченных денег. Итогом было полное расстройство кредита и нежелание народа платить налоги.

После Сен-Жерменского мира пошла «нисходящая линия» Парламентской Фронды. Не военное поражение было тому причиной, мир был заключен на вполне достойных условиях компромисса. Просто программа парламента была исчерпана, больше дать он не мог, оставалось лишь охранять достигнутое — и в этом парламентарии оказались не на высоте. Переломный момент наглядно иллюстрируется сменой позиции младших верховных палат: если до самого начала Парижской войны они старались перещеголять парламент в своем народолюбии, еще больше усугубляя кризисную ситуацию, то после заключения мира они принялись помогать правительству в восстановлении расшатанной дисциплины налогоплательщиков. Парламент как «главный благодетель» народа не смог позволить себе пачкать руки собиранием с него налогов: против такого желания умеренных парламентариев восстали и молодые радикалы, и уже занятые этим «конкуренты» — советники Налоговой палаты и королевские докладчики. Политическая инициатива перешла к правительству, начавшему военной силой усмирять неплательщиков и постепенно восстанавливать в провинциях интендантский режим управления; этому упорно сопротивлялись местные оффисье, но они не чувствовали действенной поддержки парламента. Не участвуя в восстановлении старых порядков, парламент и не возражал против этого: он не ставил открыто на пленарном заседании вопрос о нарушениях реформаторского законодательства, не интересовался более размерами тальи и не пользовался полученным им правом ежегодного снижения парижских пошлин. Только через два года он решился, наконец, непосредственно заняться защитой народа от солдатских насилий — и сразу же обнаружилось, что на это у него нет ни сил, ни денег. Непонятная для парижан попытка занять положение «между двух стульев» в конфликте между Конде и Мазарини привела к полному падению престижа верховного суда.