— Нет.

— Нет?

— Нет. Как говорится: то было тогда, это есть сейчас[528].

В одной руке она держала бутылку газировки с изображением Бетти Буп, похожей на одну из его прежних пассий, или на любую его прежнюю пассию, какой она останется навсегда, и в этой стране ее звали Лулу[529].

— И если, — сказал он.

— Смотри, — прервала она его. — Во всех книгах написано, что не стоит делать предложение, если ты в отпуске.

— Во всех книгах?

— Ты наслаждаешься, свободен от всего, настроен романтически. Ты можешь обманывать себя. Ты можешь сильно ошибиться.

— Спасибо за предостережение. Я больше не сделаю ни шага, не посоветовавшись с тобой. Но я еще не делал предложения.

— А что ты делал?

— Интересовался.

— Как обычно.

— Как обычно.

В любом случае, оно было там, конечно, оно было там «все время», это предвосхищение, предчувствие, образ, судьба, в которой, как он чувствовал, нуждался: их трое (конечно, трое) на празднике Полнолуния, обнаженные фигуры, поднимающиеся прямо перед ним из вод Блэкбери, бесконечной реки: темная, светлая, розовая. И одна из них — она. Там они были прежними, не претерпевшими изменения, разве что по смыслу или, скорее, с еще не раскрывшимся смыслом, complicans[530], из которого его жизнь теперь должна стать explicans[531]. Пирс уже не помнил, что видел их там в самом начале, или не понимал, что это означает, если в этом вообще был смысл в пределах или за пределами факта его существования. И его самое последнее серьезное желание осталось навсегда не исполненным, даже не высказанным, хотя от этого не менее настоятельным: желание, чтобы ему было позволено, пожалуйста, сделать то, что он должен, а также знать об этом. Но нет, он должен был выбрать это сам и для себя, в незнании и неопределенности, и затем сделать. И в один прекрасный момент, но как раз вовремя, он сделал.