— А если ранен?

— Не знаю, — жестко ответил Фокин.

Саврасов взглянул на него уничтожающим взглядом, тяжко, глубоко, так что запали щеки, затянулся дымом и отвернулся. Сказать ничего не посмел: он и сам видел, что лезть сейчас туда — это надо быть по меньшей мере неразумным.

В это время и раздался протяжный стон Кости Иванникова — стон вязкий, глухой — стон обреченного человека. Уж Фокин-то знал, как стонут раненые, когда им невмочь, когда жить остается совсем немного. Саврасов поежился, перехватил автомат в правую руку, готовый кинуться на помощь товарищу, но затухающая стрельба в ответ на стон снова взъярилась. Пули, общелкивая березы, опять густо ударили над головами, подлесок наполнился внутренним треском, будто все вокруг парно рвалось, надламывалось и кололось:

— Гах-ха!..

— Чмок-чмок!..

— Цик-цик!..

Это рвались разрывные пули. Ударит пуля в березу — звук, разорвется — другой.

— Вот черт, — придушенно сказал Саврасов, прикрывая голову руками, — разрывными чихвостят…

Жутко было лежать под этими пулями, которые цокали всего-то на какой-то вершок от головы. Чуть-чуть ворохнись, приподними голову — и тебя словно не было. «Вот так ведь и убивает, — подумал Фокин, — пропади ты пропадом!»

Он шевельнулся и тут же вздрогнул от мгновенного и острого ожога: словно кто-то с размаху всадил ему шило в правую ягодицу. Даже не успел ойкнуть, только схватился за обожженное место. «Ну все, кажется, отвоевался», — мелькнула мысль. Ладонь наткнулась на острый, зазубренный осколок. Он был еще горячий. Фокин схватил его пальцами и рванул. Он оказался совсем крошечным — не больше трети мизинечного ногтя — латунный, перекрученно-плоский, с продольной бороздкой, оставленной витком нареза в канале ствола. Это, наверно, было сигналом, предупреждением, что со смертью играть не стоит и что он, как и другие, тоже относится к смертным.

— С меня хватит, — сказал Фокин Саврасову и по-рачьи, загребая руками и ногами, стал пятиться из ничейной зоны.

— А-а-а-о-о! — опять долетел из балочки стон, но он уже не остановил ни Фокина, ни Саврасова.

В окоп они свалились вместе, и тут Фокин, извернув шею и оттянув штанину, глянул, что сделал с ним и с его бриджами осколок от разрывной пули.

— Ну что, крестоносец, влепило? — участливо спросил Саврасов, тоже разглядывая мокрое кровяное пятно у него на штанах.

— Ерунда, — сказал тот с нервным смешком и сразу почувствовал, что его всего мелко колотит дрожь.

Подошел Залывин с братьями Якушкиными.

— Здравствуй, земляк!

— Здравствуй, Толя, — ответил Фокин. — Обожглись, так вашу мать? На рожон поперли?