Милан выругался и попытался опять уснуть, накрыв голову одеялом. Но дверь кто-то нагло открыл и стал советника тормошить. За что был обруган, но тормошить не перестал. И сон с прекрасной и страстной женщиной окончательно растаял, знатно подпортив советнику настроение.

Милан обругал служанку, посмевшую его будить. Потом обругал императора, которому столь срочно понадобился, и запропастившегося камердинера. И в кабинет к Ромулу советник шел, пыхтя от злости и призывая на голову императора всяческие несчастья. А на пороге замер, приоткрыв рот. Потому что за спиной сидящего в кресле юнца стояла та самая страстная и прекрасная женщина. Правда, она была полупрозрачная, но советника это не смутило, потому что смотрела она точно как во сне. И пока император что-то там говорил, а потом всучал свернутую в трубку бумагу с тяжелой сургучной печатью на ленте, Милан не отрывал взгляда от женщины и пытался понять, что она говорит.

Ему казалось, что она просила о помощи. И утверждала, что Милан обязательно сможет ей помочь, только он один. Потому что только ему император вручил столь важный документ, точную копию того, за который она была наказана. Она такой потеряла, когда-то давно и была проклята. И кто-то что-то важное не услышал. И пока не услышит, никто и ничто не сможет ее освободить.

Советник это знал.

И за бумагу схватился, как утопающий за соломинку, не отрывая взгляда от женщины, плененной проклятьем одного из императоров.

А потом послушно пошел следом за стражниками в парадной форме. И не обратил внимания на тех, кто шел следом.

Стражники довели мечтательного советника до Базарной площади, помогли взобраться на помост, вручили амулет, усиливающий голос и быстренько, весьма подозрительно сбежали. Но Милан не обратил на это внимания. Он мечтал. О прекраснейшей, пылающей страстью женщине. Он даже о бумаге в своих руках вспомнил не сразу, так и стоял на помосте, привлекая к себе нездоровое внимание.

— Поспеши, — прошелестел женский голос у самого уха, и советник словно ожил.

Он стал судорожно разматывать ленту, не сразу сообразив разломать мешавшую сургучную нашлепку. Развернул бумагу и начал торжественно, с подвыванием, как какое-то древнее заклинание, читать, что там написано.

И сначала он даже не вникал, что говорит. Он почти до самого конца документа не вникал, слова для него не имели ни малейшего значения. Зато они имели значение для людей на площади.

Народ, услышав указ о новых налогах на нужды борьбы с демонами, сначала недовольно загудел. Потом стали слышаться первые недовольные выкрики. А потом, прямо в лоб мечтательному советнику, прилетел гнилой овощ и красиво растекся по лицу.