Таким образом, в силу сказанного недостаточно ясные и не полностью расследованные указания, имеющиеся в составе комплекса следственных материалов, могут служить надежным и правомерным основанием для заключений о предположительном участии в декабристском движении.
Материалы следствия далеко не исчерпывают не только действительный состав участников тайных обществ, но и «предположительный»: иллюстрацией к этому заключению служит целый ряд точно установленных членов тайного общества, «уцелевших» декабристов, которые выявляются по другим источникам (не менее 20 человек) [1024].
В мемуарных текстах также обнаруживаются указания, которые следует отнести к свидетельствам о возможной принадлежности к декабристам. Имеется множество примеров такого рода свидетельств, относящихся ко времени, когда «процесс декабристов» давно ушел в прошлое, говорящих о том, что некоторые из участников тайных обществ избежали наказания, открывающих близость того или иного лица к декабристам, повествующих о том, что лишь случай (варианты: здравый ум, осторожность, занятия службой, связи с влиятельными лицами и т. д.) помог избежать привлечения к следствию и наказания. Есть и свидетельства о близком знакомстве с заговорщиками, об осведомленности о существовании тайных обществ, знании политической цели заговора и даже формальном присутствии в числе заговорщиков. Все ли из них недостоверны? Как представляется, если такие указания исходят от осведомленного лица, не содержат типологические признаки исторического анекдота, то они могут служить надежным подтверждением возможного членства в тайных обществах.
Разумеется, ретроспективные источники наделены своими особенностями. В частности, анализ содержащихся в них данных сопряжен с учетом субъективного взгляда автора на описываемые события и факты, движущих мотивов мемуариста, обстоятельств создания и т. д.
В рассматриваемых случаях не приходится сомневаться в том, что спустя многие годы, вплоть до 1860-х гг., бывшие участники тайных обществ и заговора 1825 г., уцелевшие от репрессий и оставшиеся в таком качестве неизвестными, об этом эпизоде своей биографии предпочитали не распространяться. Восстановление подлинной степени причастности к деятельности тайных обществ на основе свидетельств мемуарных источников затрудняется тем, что многие уцелевшие лица не были заинтересованы в афишировании своего участия в преследуемых правительством конспиративных союзах – ни в 1825–1826 гг., ни в следующую эпоху. В своих воспоминаниях, созданных в тот период, когда тема декабристского заговора находилась под запретом, они скрывали свое участие в декабристских обществах, «намекая» об этом лишь сообщениями о встречах и дружеских отношениях с людьми, осужденными по «делу 14 декабря», о «вольных» разговорах, замалчивая при этом факт формальной связи с конспиративной организацией; сообщали о своем отказе в ответ на предложение вступить в тайное общество (воспоминания С. П. Шилова, П. Х. Граббе). В более позднее время, после амнистии осужденных в 1856 г. и легализации декабристской темы, в мемуарных текстах, принадлежавших лицам, не пострадавшим в 1826 г., появились упоминания об участии в «невинной» в политическом отношении благотворительной деятельности Союза благоденствия; при этом тайное общество представлялось в виде нравственно-просветительской организации, вроде масонской конспирации (воспоминания Ф. П. Толстого).