Совершенно понятно, что такая классификация имеет громаднейший интерес для гигиены и санитарии. Эти дисциплины, являясь частями биологии[87], изучают природу только в ее отношении к человеческой жизни и здоровью. Им важно поэтому знать, откуда является угроза для последних со стороны каждой инфекции. Только зная очаг заразы, можно уничтожить его или уничтожить его опасность.

Во-вторых, огромное значение указанной классификации заключается в том, что она не есть предустановленная незыблемая система, а является программой для всяких эпидемиологических исследований. Во всяком данном случае прежде всего надлежит определить очаг, откуда исходит зараза. История гигиены показывает, что в понимании очагов инфекций происходили и происходят самые существенные изменения. Наиболее разительным примером является малярия. Тысячелетия люди думали, что она исходит из сапрофитных очагов (болота, дурной воздух, миазмы). Теперь же доказано, что ее паразит проходит весь свой цикл развития в комарах. Даже сама санитария может изменять очаги зараз. Замечательным в этом отношении примером представляется брюшной тиф. Было время в Западной Европе при том всеобщем загрязнении, о котором сказано выше, когда бактерия брюшного тифа размножалась повсюду в человеческой обстановке и передавалась главным образом питьевой водой. Тогда заболеваемость брюшным тифом равнялась 221 на 10 тыс. в Вене, 96 в Берлине, 100 в Гамбурге, 141 в Висбадене. Брюшной тиф распространялся из сапрофитных очагов. Затем в перечисленных городах были устроены канализации и центральное водоснабжение. Заболеваемость упала до 6, 5,9; 12 и 10,7. Изучение остающихся случаев брюшного тифа показывает, что они имеют совсем иное происхождение: они именно обусловлены существованием как больных, так и носителей, т. е. явных и скрытых человеческих очагов.

В С.-Петербурге же, где до сих пор не осуществлены санитарные реформы и где смертность от брюшного тифа наивысшая в мире (7, 18 на 10 тыс. за период с 1899 по 1903 г.; 11,1 на 10 тыс. в 1908 г.), главное значение при распространении брюшного тифа имеют попрежнему сапрофитные очаги.

Вернемся теперь к холере. Для нее давным давно установлено, что она не контагиозна, т. е. что явные паразитные очаги не играют при ее распространении никакой существенной роли. Это и понятно ввиду быстрой гибели холерного вибриона при высушивании и неимения им стойких спор. С другой стороны, не менее давно установлено, что большие эпидемии холеры происходят только тогда, когда имеются условия для загрязнения человеческими извержениями питьевой воды, т. е. когда образуются сапрофитные очаги культуры холерных вибрионов. Холерная история неоднократно демонстрировала, каким образом возникают сапрофитные очаги. Так, например, в 1854 г. в Брод-Стрите испражнения холерного ребенка были выброшены в отхожее место, содержимое которого просачивалось в общественный колодец этой улицы. Почти все, кто пил воду из этого колодца, заболели холерой – все равно, были ли они постоянными жителями этой местности или случайными прохожими, или же вода была доставлена к ним в незатронутый холерой участок города. В 1892 г. в Гамбурге была жестокая эпидемия холеры. Этот город имел водопровод и канализацию. Но нечистоты спускались в Эльбу немного ниже водоприемников, так что во время приливов могли попадать в последние. Вода же не очищалась «центральными фильтрами». Другие многочисленные примеры можно найти в специальных сочинениях. Везде в этих случаях осуществляется то, что было названо большим холерным кругом (Гамалея), т. е. холерные бактерии попадают из кишечника в питьевую воду, а с последней опять в кишечник и т. д.