В статье «Несколько слов о философическом письме» А. С. Хомяков с горечью пишет о том, что П. Я. Чаадаев прав, утверждая, что наше общество составляет теперь разногласия понятий. Но при этом тот же Чаадаев не замечает, что эти понятия прививаются нашему обществу разномысленными воспитателями.

Хомяков обращает внимание на то, что в начале XIX века тревожило не только русских мыслителей, но и литераторов, а именно: заимствованные «понятия расстраивали нас с нашими собственными».

Чацкий, Онегин, Печорин – олицетворение той части русского юношества, которая была образована «не только в мыслях о Западе, но уже собственно в западных мыслях». Воспитанные вне традиционной строгой морали, без ясных и твердых воззрений, без нравственных убеждений, они становились вечными скитальцами, ищущими в смене идей и впечатлений обретения пусть и временной жизненной цели, но так и не находящими ее.

Трагедию русской интеллигенции Хомяков видит именно в ее беспочвенности, в отрыве от национальной религиозной основы, в бесплодном и разрушительном увлечении западными идеями. Для него, равно как и для К. С. Аксакова, очевидно то, что мы ничего не можем прибавить к общечеловеческому просвещению, если будем заботиться только о том, как нам догнать Европу. «Мы, русские, ничего не сделали для человечества именно потому, что у нас нет, не явилось, по крайней мере, русского воззрения».[928]

Мысли А. С. Хомякова о трагизме русской беспочвенности нашли свое преломление в творчестве очень разных русских писателей: Ф. М. Достоевского и И. С. Тургенева. В тургеневских «Отцах и детях» конфликт Базарова и Кирсанова – это вовсе не конфликт поколений, а столкновение двух идей, противоречащих друг другу. Внешне между ними объединяющего больше, чем разъединяющего: оба западники, оба вполне равнодушны к религии и к своему народу, но они смертельно ненавидят друг друга.

Такая же глубочайшая идейная неприязнь разделяет сына и отца Верховенских в «Бесах» у Достоевского. Они, как и тургеневские герои, близки друг другу своей беспочвенностью и идейностью и так же ведут друг с другом бесконечную и бессмысленную борьбу, в которой нет и не может быть победителей. В отличие от Тургенева, у Достоевского Степан Верховенский находит в конце концов то истинное убеждение, в котором обретает утешение его душа, успокаиваются бесплодные притязания разума, – веру в Творца. Это именно то, о чем говорит в своей статье и А. С. Хомяков: «Истинное убеждение скромно удаляется от тех, которые его не понимают, не унижает себя раздором за мнения»[929]. Понимание Хомяковым Православия как основы русской почвенности разделяется многими его последователями не только в XIX, но и в XX веке. Так, русский философ Г. Федотов отмечал, что у русской интеллигенции идейность всегда замещала религию и этот отрыв от национальной духовной почвы неизбежно приводил к нигилизму, свойственному каждому поколению русской интеллигенции, в котором отрыв становился «срывом отчаянья, безверия от невыносимой тяжести взятого на себя бремени: когда идея, висящая в воздухе, уже не поддерживает падающего, уже не питает, не греет и становится, видимо, для всех призраком».[930]