М. М. Панфилов Национальное воспитание книгой (от «Московской партии» А. С. Хомякова к «русской партии» Ф. М. Достоевского)

М. М. Панфилов

Национальное воспитание книгой (от «Московской партии» А. С. Хомякова к «русской партии» Ф. М. Достоевского)

«Простая, искренняя, непритязательная Русская Беседа обо всем, что касается просвещения и умственной жизни людей» – так в 1856 году от имени редакции А. С. Хомяков обозначил «русское направление» долгожданного журнала «московской партии»[942]. Вся ее деятельность, по Хомякову, была «педагогической». С непроизвольной закономерностью «педагогика» москвичей во всех своих проявлениях сосредоточена в пространстве книжной культуры.

Культура одухотворяет историческое бытие. Но влияние культуры столь же не однозначно, как сама духовность, и может быть живительным, болезненным, смертоносным. От этого влияния зависит характер личностно-общественной причастности к истории – историческая память нации, человечества.

«Дать бессмертие множеству народа, соблюсти похвальных дел должную славу и, перенеся минувшие деяния в потомство и глубокую вечность, соединить тех, кого натура долготою времени разделила» – так с гениальной простотой определил смысл исторической науки М. В. Ломоносов. «Москвичи» видят в этом духовное предназначение культуры вообще, размышляя о «характере просвещения», об «общественном воспитании», о «народном образовании», «народности в науке».

С позиций «московской партии» книжное слово должно служить «цельности ума и сердца» (И. В. Киреевский), «живому знанию» (А. С. Хомяков). Высшее предназначение книги быть «словесной иконой», окном в горний мир (К. С. Аксаков). Подлинная книга выражает дух своей «народности» (Ю. Ф. Самарин). С такими убеждениями славянофилы пришли к изданию «Русской беседы».

Этому предшествовали нескончаемые «беседы» в московских гостиных, редакционно-издательские дебюты И. В. Киреевского и Д. А. Валуева, неизменным вдохновителем которых был А. С. Хомяков. «О старом и новом»… Так озаглавлена его хрестоматийно известная статья, где впервые в цветах библейской радуги, но отнюдь не в «радужном цвете», начинает воспроизводиться история русской культуры. Случайно ли созвучие этого насыщенного парадоксами «собеседования» с евангельской строкой о мудром книжнике, который выносит из сокровищницы новое и старое? Плоды книжных знаний, по убеждению Хомякова, всегда созревают на древе познания добра и зла. И царство земное способно быть «чем-нибудь целым и живым» только при домостроительстве на камне веры в Царствие Небесное.