Гай смотрел в свой стакан виски, не понимая, как могло дойти до такого. Совсем недавно они все были так счастливы. Он был так счастлив…

— Не заморачивайся! — ухмыльнулся Парсонс. — Мэдди никуда не собирается, дети тоже. Твоя семья в безопасности, дружище.

Гай кивнул. Хотя ему по-прежнему было не по себе, он чувствовал себя гораздо спокойнее. Слова школьного приятеля, сказанные с такой уверенностью, казались ему разумными, почти уместными, пока он сидел в его обитом деревом кабинете в окружении юридических книг.

Такими они казались ему и по дороге на виллу.

И потом, когда он подъехал и выяснил, посмотрев на освещенные окна спальни Мэдди, со смешанным чувством облегчения и страха, что она не только дома, но даже еще не легла, хотя было почти двенадцать ночи. Правильнее всего было бы пойти и призвать ее к порядку, расставив все точки над «и».

Всё уже сказано и сделано. Она просто не оставила ему выбора!

Он ее муж. Она сама решила выйти за него и вверить его заботам Айрис, а теперь носила его ребенка. (В том, что ребенок его, Гай не сомневался. Он был уверен. Абсолютно. Полностью, исключительно и несомненно.) Он почти слышал биение его маленького сердечка и даже представлял, каково будет впервые взять его на руки. Он не позволит этой глупышке, этой замороченной любовными бреднями девчонке лишить его этого счастья!

Но всё же, медленно поднявшись по ступенькам, а потом стоя возле ее спальни с занесенной рукой, чтобы постучать в дверь, он терзался сомнениями, сможет ли, глядя ей в глаза, произнести всё то, о чем говорил Парсонс.

И вдруг, непонятно почему, ему вспомнилась записка, которую посыльный оставил для него в «Си Лаундже» в самом начале этой грустной истории, после обеда в честь дня рождения Айрис. Записка была от Элис. Она настояла, чтобы посыльный Гая отнес ее как можно скорее («В полуденную-то жару, саиб!» — с негодованием пожаловался потом слуга), вероятно желая, чтобы Гай получил ее сообщение до того, как что-то станет происходить.

Да, начало того мучительного обеда было нелегким…

«Я ничего не скажу Мэделин, — писала Элис, — но мне нет нужды говорить тебе, что она никогда не простит тебя за то, что ты попытался использовать Айрис против нее. У меня самой смешанные чувства: я понимаю, почему ты так поступил, и мне тоже страшно. Но я обещала Айрис, что ты больше никогда, ни при каких обстоятельствах не сделаешь ничего подобного и она не лишится возможности видеть кого-то из нас. Я сказала ей, что ее родители — всегда, при любых обстоятельствах — будут заботиться о ней и приносить ей радость.