Печатается по: Звено (Париж). 1927. № 212. Подп.: Театрал.
Диана Карен «КОНЕЦ» ДУГЛАСА ФЭРБЕНКСА
Последняя картина Фэрбенкса вызвала много толков, неблагоприятных для артиста. Заговорили даже о его «конце».
Это, по справедливости, казалось невероятным. В своем жанре Фэрбенкс достиг совершенства, и, чтобы поверить толкам о его крушении, надо было предположить, что артист изменил себе, бросился на поиски новой дороги и в этих поисках потерпел неудачу. В такой уверенности я и пошла в зал «Мариво». Но, увидев «Гаучо», убедилась, что Фэрбенкс и не думал изменять своему жанру и поэтому «конец» ему не угрожает нисколько.
Последний фильм Дугласа в целом не лучше и не хуже других его картин. Может быть, постановка «Гаучо» уступает в «блеске» хотя бы «Вору из Багдада», может быть, и некоторые детали новой фильмы менее удачны, чем обыкновенно, но, конечно, «Гаучо» так же привлекателен и так же примитивен, как «Черный пират» и как любое из созданий популярного артиста.
Начнем с его недостатков. Движения Фэрбенкса, его прыжки, его походка очень разнообразны и живы, но лицо его почти не участвует в игре. Лицо Фэрбенкса знает два-три выражения, а этого бесконечно мало для экрана. Правда, некоторые артисты сознательно заменяют мимику живого лица скупым однообразием маски. Но Дуглас этого не хочет. У него просто органически не хватает какой-то душевной и артистической сложности. Вот почему всегда, во всех картинах он – артист ограниченный, примитивный и навсегда замкнутый в круг одних и тех же ролей, одного репертуара. С этими оговорками я и постараюсь описать все достоинства новой картины Фэрбенкса.
«Гаучо» – герой народной легенды, герой вопреки всем законам здравого смысла. Таковы обычно все роли Фэрбенкса, такими они и должны быть.
В «Черном пирате» он один обезоруживает экипаж целого корабля, и эта сцена никому не кажется невероятной. Вообще, чудесное в фильмах Фэрбенкса не нуждается ни в каком оправдании.
Недавно, отвечая на анкету «Куррье синематографик», я подчеркивала, что неестественное и условное необходимо в искусстве экрана не меньше, чем в других искусствах. Но чрезвычайно трудно соблюсти необходимую меру условности. Почти всегда условное и чудесное на экране кажется нарочитым, придуманным и плоским.
Отчего же этого нет ни в одной картине Фэрбенкса?
В чем причина его убедительности?
Отчего хочется верить самым невероятным похождениям пирата или гаучо в исполнении Фэрбенкса?
Есть у Фэрбенкса какой-то непередаваемый лиризм, какое-то загадочное обаяние. Артисту удалось найти и воплотить образы, близкие каждому зрителю по смутным видениям детства.