«“Да, такого человека можно полюбить. Эти глаза. И это простое, благородное и – как он ни бормочи молитвы – и страстное лицо! – думала она. – Нас, женщин, не обманешь. Еще когда он придвинул лицо к стеклу и увидал меня, и понял, и узнал. В глазах блеснуло и припечаталось. Он полюбил, пожелал меня. Да, пожелал”, – говорила она, сняв, наконец, ботик и ботинок и принимаясь за чулки. Чтобы снять их, эти длинные чулки на ластиках, надо было поднять юбки. Ей совестно стало, и она проговорила:
– Не входите.
Но из-за стены не было никакого ответа. Продолжалось равномерное бормотание и еще звуки движения. “Верно, он кланяется в землю, – думала она. – Но не откланяется он, – проговорила она. – Он обо мне думает. Так же, как я об нем. С тем же чувством думает он об этих ногах”, – говорила она, сдернув мокрые чулки и ступая босыми ногами по койке и поджимая их под себя. Она посидела так недолго, обхватив колени руками и задумчиво глядя перед собой. “Да эта пустыня, эта тишина. И никто никогда не узнал бы…”».
Фильм, где не слышны монологи и диалоги персонажей, конечно,
Корпус титров-надписей заслуживает отдельного анализа.
«Отец князя Касатского, отставной полковник гвардии, умирая, завещал отдать сына в корпус…»
«Прошло шесть лет. В корпусе Касатский отличался блестящими способностями и огромным самолюбием…»
«И был бы образцовым кадетом, если бы не его вспыльчивость…»
«Да ведь такие котлеты есть нельзя».
«Молчать. В карцер марш!»
«Николай Павлович часто приезжал в корпус».
«Восемнадцати лет Касатский был выпущен офицером в гвардейский аристократический полк».
«И как всегда… [сцена визита Николая I в полк]».
«Прошло 10 лет. Касатский казался самым обыкновенным офицером…»
«…но он втайне задался целью – достигнуть блестящего положения в высшем обществе…»
«…графиня Короткова, одна из любимых фрейлин императрицы, вначале была очень холодна к нему…»
«…скоро начнутся танцы…»
«…перед мазуркой…»