«Что ты… опомнись…»
«На рассвете».
«Дров нарубить. Пожалуйте топор».
«К вечеру он был уже далеко от монастыря».
«Пройду я тут в Тамбино… к отцу Сергию».
«Сергия нет больше. Совсем нет».
«Он хотел молиться… но молиться некому было… бога не было…»
«И он пошел от деревни к деревни, питаясь подаянием…»
«Однажды…»
«Ты кто?»
«Паспорт где?»
«Его причислили к бродягам, осудили и сослали в Сибирь…»
Много лет спустя после выхода фильма критика, все еще разгадывавшая эти загадки, писала: «Кинокартина “Отец Сергий” с помощью образов, выразительности и метафор, немного утрировано и чрезмерно театрально демонстрирует нам жизнь человека и его вечную, неустанную борьбу с собственным “я”; непрекращающиеся поиски себя, поиски ответов на риторические вопросы, необходимость в ограничении материального, чтобы более глубоко прочувствовать духовное – именно то, с чем встречается каждый человек и о чем повествует Лев Толстой, а позже и Яков Протазанов»[297].
В это описание необходимо бы добавить и
VII
Тут уместно заметить, что впервые о намерении экранизировать эту повесть Толстого Протазанов заговорил, работая в начале 1916 года над постановкой «Пиковой дамы», так что «Отец Сергий» даже был анонсирован в рекламе частного товарищества Иосифа Ермольева. Однако в те времена постановка «Отца Сергия» была весьма затруднительна, а может, и невозможна: действовал цензурный запрет на изображение в художественных фильмах членов царской семьи и представителей духовенства. Кажется, только горячее революционное время дало Протазанову уникальную возможность для такой экранизации, где в большом наборе есть и представители духовенства (чего стоит один игумен монастыря, ловкач, с помощью своих светских связей делавший духовную карьеру), и император Николай I, чопорный, холодный, бесчувственный, рекомендующий своей, по-видимому, уже надоевшей любовнице найти себе мужа. Кроме того, повесть обнажила крайне обидное и горькое для монашествующего чувство разочарования в выборе своей судьбы, неутешительный итог, фактически полное фиаско. «Было раннее утро, с полчаса до восхода солнца. Все было серо и мрачно, и тянул с запада холодный предрассветный ветер. “Да, надо кончить. Нет Бога! Как покончить? Броситься? Умею плавать, не утонешь. Повеситься? Да, вот кушак, на суку”. Это показалось так возможно и близко, что он ужаснулся. Хотел, как обыкновенно в минуты отчаяния, помолиться. Но молиться некому было. Бога не было».