Надежда на искреннее раскаяние Раскольникова скорее характеризует Достоевского-христианина, чем его героя, отставного студента пусть и с высшими понятиями, но убившего свою душу и погубившего родную мать.
II
Достоевский-христианин знал про кающихся убийц и их статус перед Богом, кажется, всё. Поэтому как художник он так и не смог переступить через кровь Раскольникова и сочинить вдохновенную историю о спасенном и воскресшем для земной жизни преступнике, не захотел поставить читателя перед выбором – познать добро, любовь и веру через зло, падение и грех. История постепенного обновления человека, обещанная Достоевским в конце романа, не случилась: через три года был написан «Идиот», где жестокое и безжалостное убийство уже не нуждается в теории, а еще через три года – роман «Бесы», с его тринадцатью жертвами и цинизмом убийцы «по совести».
Судейские чиновники, изучив дело, недоумевали: «Раскольников не совсем похож на обыкновенного убийцу, разбойника и грабителя… тут что-то другое» (6; 411).
Что же это такое – что-то другое?
А то, что путь Раскольниковых в ХХ веке пошел не в сторону личного воскресения, а в сторону массового террора. У Раскольникова было разрешение «по совести» всего лишь на одно убийство, которое в один момент увеличилось вдвое (а может, и втрое, если Лизавета была беременна), а сорви случившийся здесь закладчик Кох дверной запор, так увеличилось бы и вчетверо. Убийство – занятие заразное, оно затягивает, как наркотик, оно опасно для души убийцы даже больше, чем для жертвы.
Раскольников цепко держится за свою «теорию», оправдывает злодеяние, видя в нем едва ли не доброе дело. Московский студент А. М. Данилов, который в январе 1866 года убил и ограбил ростовщика и его служанку, был красивым салонным франтом, лишенным каких бы то ни было рефлексий и теорий. Достоевский же гордился тем, что своим романом предвосхитил реальные явления. «Мы нашим идеализмом пророчили даже факты» (28, кн. 2; 329), – писал он А. Н. Майкову: при этом идеализм относился к образу Раскольникова, который все же волновался по поводу содеянного, а факты относились к студенту Данилову, который этих волнений не испытывал. Дело студента Данилова показало к тому же, что случай Раскольникова вовсе не одиночный и не исключительный, как об этом писала тогдашняя революционно-демократическая пресса: делу Раскольникова предстояло стать типическим, массовым явлением.
Спустя почти столетие, в ноябре 1960-го, Анна Ахматова говорила Лидии Чуковской: «Толстой и Достоевский верили, что мир можно исправить, что можно исправить людей. А мы уже не в силах верить.