– Я бы сказал, что ситуация под контролем. Пока рано делать выводы, но в настоящий момент, по нашим предположениям, речь, скорее всего, идет о ложной тревоге, видимо, это дело рук какого-то шутника.

– В таком случае зачем оцеплять весь квартал?

– Мы должны избежать малейшего риска, президент лично контролирует это дело. Наш главный приоритет – защитить жителей Нью-Йорка. Мы придерживаемся принципа максимальной осторожности, пусть даже, я подчеркиваю, это всего лишь, вне всяких сомнений, ложная тревога. Благодарю вас.

Кантор собрался было повернуться и уйти, но прозвучал еще один вопрос:

– Вы идете прямо к башне. Не опасно ли это?

– Люди из здания эвакуированы, но есть сведения, что на сорок третьем этаже находится один молодой человек. Мы не можем пойти на риск и бросить его, пока угроза окончательно не устранена.

– Но это же не ваша задача – обеспечивать безопасность?

– Этот молодой человек – член семьи одного из следователей, участвующих в этом деле. Вот почему я чувствую за него персональную ответственность и считаю своим долгом лично проследить за тем, что он остался цел и невредим. Благодарю вас.

С этими словами он решительно повернулся, оставив журналиста комментировать его действия, которые последний немедленно назвал героическим поступком.

* * *

Стоя у водосборника на углу Пятьдесят второй улицы, Гленн по-прежнему целился в Николаса Скотта. Ему было очень не по себе, он часто общался с этим человеком, ценил его и работал с ним бок о бок. Он даже вспомнил, как однажды доверился ему. Это было в то время, когда в Испании умерла мать Гленна, и Скотт участливо его выслушал и дружески поддержал.

Как мог столь гуманный человек дойти до того, что оказался здесь, обвиняемый в самых страшных деяниях, объявленный опасным преступником, которого следовало уничтожить на месте?

Вытянув в его сторону руку с пистолетом, не дрогнувшую ни на секунду, Гленн повиновался своему долгу, не желая, чтобы их общее прошлое помешало выполнять ему служебные обязанности. Надо оставаться профессионалом до самого конца.

Но когда Скотт начал рассказывать ему о своей, безусловно, странной версии политического убийства команды из Форт-Мида, как Гленн мог его не выслушать? И он его выслушал, не без скептицизма, разумеется, но все же выслушал. И по мере его объяснений, которые Николас излагал очень спокойно и невозмутимо, Гленна все больше и больше одолевали сомнения.

Прежде всего, он был искренен, это было очевидно. Но для того чтобы быть правым, недостаточно быть просто искренним, Гленн знал это, потому что часто видел подобное. Сколько раз он арестовывал благонамеренных людей, которые выдумывали всякий бред о своем начальнике, каком-нибудь официальном лице или просто соседе и стреляли в него из страха, что тот первым перейдет к действию.