— Дезертир! Так вот ты где! А я уже думал, тебя за решетку упекли!

— Так и есть, — отвечает Карл Гауброк.

Тут офицер обретает дар речи.

— Стало быть, вы знакомы? И знаете его имя?

И Кнут, вскинув брови, сообщает имя дезертира, а потом добавляет:

— А я‑то русских за коммунистов считал…

Офицер пододвигает Карлу стул, протягивает сигарету.

— Доверять хорошо, проверять лучше, — говорит он.

Кнут поражен этой мыслью, поражен и тем, как свободно офицер изъясняется по-немецки.

— Выспитесь хорошенько, товарищ Гауброк. И завтра же приступайте. Я рад, что вы готовы нам помочь…

И снова обращается к Кнуту:

— А русские действительно коммунисты. Можете и впредь на это рассчитывать.

На улице их дважды останавливали: проверяли документы. И они каждый раз предъявляли пропуск, выписанный комендантом. И солдаты пропускали их.

Ночью Кнут Брюммер лежал без сна, вслушиваясь в ночную тишину. Ждал, не донесется ли откуда-нибудь хоть какой шорох, голос, команда, наконец. Но все оставалось спокойным. Ни воя сирен, ни дыхания рядом. Когда выли сирены. Иоганна была еще тут. Много вопросов проносилось в голове старика. Он ворочался с боку на бок, потом снова лежал недвижно, слушал и ждал. Чего, собственно говоря? Такая пропасть вопросов, и хоть бы на один был ответ. В эту ночь, среди окружающей тишины, он говорил себе, что многое в жизни упустил. Плохо, если не находишь ответа на такую прорву вопросов.

Он идет в столовую, будит дезертира. Осторожно, но Карла тормошить и не нужно, тяжелые годы научили его спать вполглаза.

— Ты, Кнут, — негромко говорит Карл, — все маешься?

— Не маялся б, тебя бы не будил. Не понимаешь, что ли?

Они помолчали.

— Досталось тебе в каталажке?

— Угольный подвал при почте. Ничего особенного.