Трудно представить себе более удобную мишень! В эти страшные минуты у Иоганнеса поседели волосы. Паром был пробит в шести местах, но только одна из девушек получила легкое ранение.

Переживания такого рода заслонили все мелочные заботы и печали. То будничное, что казалось нам раньше очень важным, теперь отошло на задний план. Нас почти не интересовали те мосты, которые саперные роты время от времени наводили через Эльбу, хотя в этих случаях надобность в пароме явно исчезала. Деньги для нас уже не играли никакой роли. Тех грошей, что мы зарабатывали, с избытком хватало, чтобы отоварить карточки. И кроме того, ведь мы в любой момент могли найти работу и в другом месте: на замаскированном заводе или на солдатской кухне — повсюду требовались рабочие руки, брали стариков, женщин и даже инвалидов. Впрочем, хозяин поместья, который к этому времени стал бургомистром и местным руководителем штурмовиков, не желал и слышать об этом. Он заявил, что наличие парома, единственного на всю округу, имеет военное значение.

— «Военное значение» — перевозить девок к солдатам, — язвил Иоганнес.

Вообще со для ареста своего друга он очень изменился, многие его речи удивляли меня и пугали. Он даже отказывался давать солдатам шлюпку, которую и мастерил-то специально для них. Почему? Он и сам, наверно, затруднился бы дать ответ.

Однажды, шел последний год войны, погожим сентябрьским утром Иоганнес отправился вместе с дочкой в школу. У самого дома он сказал ей, чтобы я слышала: «Война не продлится вечно, тогда здесь все станет по-иному». Как обычно, я долго смотрела им вслед. Не прошло и получаса — я почти не обратила внимания на три или четыре самолета в небе и на несколько облачков от разрыва снарядов, — как моя дочка была мертва. Иоганнес вернулся с мертвым ребенком на руках. Несколько зенитчиков, выслуживая себе, видимо, награды, стреляли по одиночным самолетам, и осколки снарядов градом сыпались на дорогу. Иоганнес не находил себе места от горя и во всем винил себя: как это он не предотвратил несчастья, как мог он допустить, что у него на глазах было убито самое дорогое для него существо? Не дождавшись похорон, он уехал. Уехал куда глаза глядят, а через несколько недель написал из Ганновера, что никогда больше не вернется. Ведь других связующих нитей, кроме ребенка, между нами не было.

Женщина со вздохом откинулась назад и сказала:

— Нашей Аннеле было двенадцать лет, почти столько же, сколько тебе, мой мальчик. А сейчас ей было бы уже двадцать восемь, подумай только, двадцать восемь, если бы солдаты не стреляли…