В этом Кришан меня понимает, хотя и тут до конца не соглашается: «Это все мелкие камешки на пути, мы их уберем по ходу дела, главные силы нужны нам, чтобы брать приступом высоты». Когда Кришан говорит о высотах, он подразумевает будущее, уж я‑то знаю. Прежде, бывало, я так и этак раздумывала над его словами, пытаясь понять, что же он разумеет. Не оттого вовсе, что он напускает на себя важность, когда говорит, вовсе нет. Да и не представляю его на трибуне, хотя, конечно же, выступать ему приходится. Бывает, на собрании наш технический директор, поговорив этак не меньше часа, вдруг единым духом выпивает стакан минеральной воды, у меня мурашки по телу бегут: разгоряченный, а вода как лед — то-то его прихватит! Но дома у меня трибуны нет, да и Кришан не из тех, кто говорит на двух языках: одним — на собраниях, другим — у себя дома. Даже о высоких материях, таких, как будущее, он говорит без пышных фраз. «Все, что мы собой представляем, мама, мы приносим из прошлого — наш опыт, наши ошибки, наше воспитание, паши достижения. И пожалуй, некоторые накладные расходы. А будущее не дает нам никаких задатков, оно дает нам только время, которое еще не истрачено. Делаем мы ставку на наш опыт и хотим его использовать — так одновременно должны взять кредит у будущего. Только оно распоряжается временем».

Все будущее да будущее, а вот у меня в руках напоминание о прошлом, о последних двадцати годах. Отбойный молоток подарили Кришану шахтеры, когда получили орден. Золотые руки трудились над этим молотком, сразу видно. К ним бы еще да золотую голову! В орнаменте выгравирована надпись: «Храня добрую память — о тебе и твоих заслугах. Твои бывшие, не забывающие тебя друзья из бригады Бруно Бритце». Ну, словно бы открытка, что вручали до первой мировой войны при конфирмации. А ведь текст составляли здоровые люда со здравым рассудком. Когда же наконец мы научимся писать так же просто, как разговариваем?

Всякий раз, как я беру этот молоток в руки, я вновь и вновь думаю, как же так полупилось, что Кришан попал именно на шахту и не хотел знать ничего другого. С гор из Айбенштока сразу подался под землю, на рудник. Первое время я глаз не могла сомкнуть по ночам, все мне виделось, как Кришан под землей в черные бреши заползает с большущей лопатой, согнувшись в три погибели. От такой работы и хворь схватить недолго, богатырем он никогда не был. А когда он первый раз в пересменок пришел домой, так нос задрал, будто центр Вселенной открыл: «Там землю познаешь изнутри, — восторженно говорил он. — Или ты схватить ее за холку, или ты под копытами». Я все боялась, думала, зачахнет он в этом колодце, из сил выбьется, надорвется. А случилось все наоборот. Первое время он стал мне каким-то чужим, но скоро, уже через год, я увидела его в новом свете. Мне неожиданно под силу оказалось его заветные мысли понимать, сочувствовать его сокровенным желаниям. Но тогда же начались и наши споры. «Что ты мне все толкуешь о шахте, — говорила я. — Да понимаешь ли ты, что такое настоящий завод. какие у нас мощные станки!» А этого ему, боюсь, ни в жизни не понять, разве что рассудком. Как раз теперь, когда скоро лето, я прихожу на работу задолго до начала смены, цех готовой продукции весь залит солнцем — цех новый, окна во всю стену, и новые вырубные прессы так и сверкают темно-зеленым лаком. Не знаю, есть ли где в мире такие станки. Ну, может, где конструкторы придумывают и лучше, так уж всегда бывает. Только я стою и стою перед нашими, глаз оторвать не могу, любуюсь ими и тихонько поглаживаю блестящий металл. Необыкновенно пахнет от прессов маслом, и я внезапно ощущаю, сколько вкладывает человек своего труда в такую машину. Одна, без спешки я прохожу по цехам — наш склад лежит на другом конце, в четвертом корпусе, рядом со сборочным, — прохожу мимо станков и в каждом открываю его особую прелесть. «Вот, — думаю, — еще одна частица нашего сердца уходит в мир, и к этим машинам станут люди и будут делать с их помощью новые машины, и так без конца, на протяжении всей жизни. А начало было положено у нас, под нашей крышей. Каждая гайка, каждый болт, — думаю я. — прошли через мои руки. По крайней мере по моим накладным».