А вот когда Кришан домой притащил этот пыленакопитель, ему было, наверно, лет семнадцать. Клубок корней; точно злобный гном превратился в корешок. Сзади — вылитый прусский генерал в треуголке, а положишь эту штуковину на ладонь, она словно косится на тебя, ну что твоя крыса из подпола. С какой стороны ни посмотришь на эту корягу, она каждый раз предстает в новом обличье. Чудеса да и только, а порой жутковато становится, будто что-то примерещилось. Я иной раз обхожу этот чурбак, как в детстве деревенского жандарма. Кришан привез корень с плотины, что строилась у Айбенштока, оттуда же и девушку привез. Косы длинные, черные, и вся — будто хористка из русского ансамбля. Вот была для меня радость, я всегда желала в дом невестку, мне этого хотелось еще больше, чем ему. Но так скоропалительно! Оглянуться не успел, как девушку завел! Нет, такие темпы не по мне, я ведь говорю, Кришану было только семнадцать. Но стоило нм познакомиться, и он влюбился по уши.

Как-то мне пришлось отправиться к нему в горы, он лежал в больнице с переломом бедра, поскользнулся при погрузке бревен и попал под колесо. Беда стряслась в середине зимы, и какой зимы! Но меня ничто не могло удержать, в кромешной тьме, в метель выехала, во рту — ни крошки, в кармане — ни гроша. И уже у самой цели, в Блауентальском лесу, наш автобус застрял в заносах. Мы сидели там тридцать один час, а когда наконец приехали, у меня вся левая нога была отморожена. Впору было ложиться рядом с Кришаном на больничную койку.

Так вот, тогда я и познакомилась с этой чернявенькой, да в первый раз увидела, как Кришан с ума сходит. Он из-за нее утро с вечером перепутал, даже про собрания забывал. А она, не долго думая, взяла да и сбежала с плотины, когда стройка была в самом разгаре. Я уже вернулась домой, не знаю, как он там, в своей времянке, перенес этот удар. Запить он не запил, нет, никогда он не пил, если, бывало, его клали на лопатки. А меня и по сей день жуть берет, когда я смотрю на этот чертов корень.

Вот так, слово за слово, перебираю я прошлое и вдруг спохватываюсь — упрямые стрелки отмахали еще четверть круга. Счастье, что хоть немного времени осталось. Спасибо Фридриху, это он прогнал меня нынче со склада, когда принесли телеграмму. «Я и один управлюсь, — сказал он. — Если ты раз в полгода возьмешь два часа за свой счет, комбинат переживет. Ты вдова, да еще в пенсионном возрасте, и вправе позаботиться о родном сыне. Ступай же, ступай!» Хоть Фридрих и моложе меня на пять лет, но понимает нашего брата, и не оттого только, что это записано в постановлении или по долгу службы, нет, он говорит что думает, без нравоучений, этого у него не отнимешь. Вот меня и бесит, что над его именем измываются. Во всех цехах и отделах его зовут Ф. Второй. Слушать тошно: Коллега Ф. Второй. А пристыдишь их, начинают оправдываться, говорят, это-де чтобы отличить его от завкадрами — тоже Фридриха, что, мол, двух Фридрихов для одного коллектива многовато. Просто им лень хорошо вести себя. Я ведь не придираюсь ко всяким сокращениям, что в ходу у нас на предприятии, и сквозь пальцы смотрю на такую, скажем, глупость, как «мехцех». Но Фридрих не заслужил, чтобы с ним обращались как с маркой сигарет или с грузовиком — спереди две арабские цифры, сзади две римские. Главное, что человек заслужил свое честное имя.