Бежать, но куда, если даже самое верное прибежище — сон — не спасало меня от преследования? Я стал часто ходить в кино, прибежище бедных, в жажде забыться и перенестись в блаженное Средиземноморье, в залитый кровью Бронкс, но там до начала основного сеанса запускали рекламный фильм, в котором юная мать с улыбкой протягивала ложку «Детского овощного пюре Дюделера», объясняя его состав и превознося достоинства до тех самых пор, пока под хвалебный лепет детского хора не появлялось мое фото и росло, наплывая на зрителей. Я сломя голову бросался прочь из кинотеатра, проходил мимо рекламных плакатов «Цитрусового молока Дюделера» с моим гигантским лицом, еще издали замечал световую рекламу над заводами Дюделера, где неоновыми трубками розовато-телесного цвета был обрисован в ночи контур моего младенческого лица; я не курил, не переносил крепких напитков, мне оставалось только брести домой, к орущему ребенку, которого вместо пищи вскармливали ложью, я тупо глядел там на банки «Молока для новорожденных» с моим изображением и на обороте рекламки «Детского овощного пюре», все с тем же пресловутым младенцем, обнаруживал торопливо начертанные каракули отсутствующей жены. И меня обуревал панический страх перед следующим утром, перед запахом молочного порошка, перед дюделеровской рекламой, перед дюделеровскими служебными бланками, на которых тоже было отпечатано мое лицо.

Что-то должно было случиться, силы мои иссякали.

Я пошел в приемную среднего Дюделера, проскочил мимо обалдевших секретарш и встал перед письменным столом всесильного владыки, который, щурясь, смотрел на меня своими подслеповатыми глазками.

— Это вы? — спросил он.

— Да, это я, — отозвался я.

— Что угодно?

— Известно ли вам, — начал я сдавленным голосом, — что происходит с несчастным младенцем у меня дома?

Дюделер молчал. Он глядел на меня, и его могущественная дюделеровская рука начала чуть заметно вздрагивать, дергаться и странным образом ерзать по крышке стола.

— Так вам известно? — промямлил я.

— Говорите, — хрипло приказал Дюделер. — Поглядим, что можно сделать.

— Все ложь, — заявил я.

— Гм, гм… — отозвался Дюделер.

— Я казался вам подходящим объектом для лжи.

— Сколько? — спросил Дюделер, и его рука снова задергалась и медленно поползла к чековой книжке.

— Ничего мне не надо.

— Чего ж вы хотите?

— Откажитесь от вашей картинки, — решительно потребовал я.