Этот был момент, когда я мог сказать, что на меня вчера тоже нашло затмение. Если потерпевшая не помнит меня, какого черта я должен помнить ее? Если бы очная ставка проходила в присутствии адвоката, так бы и случилось. Но адвоката не было. В то время такое случалось. Ну, как же. Гуманные органы наши никого не обвиняют без снований и не нарушают ничьих прав.

Гронин дал мне понять, что сдержит свое слово. Суд назначит мне условный срок. И я подтвердил, что продавщица выдала мне 400 рублей. Куренная выслушала мои слова с очень натуральным удивлением и подтвердила свои показания насчет 12 тысяч. Гронин зло смотрел на Куренную, но эту бабу трудно было чем-то прошибить.

На суде я в какой-то момент почувствовал себя больше потерпевшим, чем преступником. Попросил слова и сказал, что государство доверило Куренной продажу своих товаров. То есть она не должна была при первой угрозе выдавать деньги. Она должна была сопротивляться. Хотя бы послать меня подальше. Если бы я получил от нее пусть даже такой отпор, я наверняка ушел бы ни с чем.

Судебные заседатели слушали мое странное выступление с удивлением. Даже судья удостоил сочувственного взгляда и принялся нажимать на Куренную. Пригрозил открыть против нее отдельное судебное дело. И в конце концов дожал. Баба с простыми инстинктами призналась, что бес попутал. Для меня это имело значение. Суд обязал меня возмещать только ту сумму, которую я взял на самом деле. А я понял, что у нас есть какое-никакое правосудие.

На суде у меня был последний шанс отказаться от показаний. К этому времени я уже знал от адвоката, что недоказанная виновность равняется доказанной невиновности. При этом моя защитница с досадой покрутила пальцем у виска. Другого такого клиента у нее еще не было. Но я не мог. Не мог я встать и заявить, что Куренная потому меня и не опознала, что деньги отдала кому-то другому, не мне. Я будто сам – подсознательно – хотел для себя наказания.

Минимальный срок за разбой был – шесть лет лишения свободы. Получить меньше я никак не мог. Тут Гронин либо переоценил свои возможности. Либо все же морочил мне голову. Ему удалось только убедить судью, что меня можно оставить на воле – до вступления приговора в законную силу. То есть до рассмотрения моей кассационной жалобы в вышестоящей судебной инстанции.

Глава 63

Глава 63

У меня был шанс откосить от срока – уйти в армию. Но после серьезного ножевого ранения прошло всего полгода. Медицинская комиссия признала меня абсолютно непригодным. Теперь оставалась только одна надежда. Вдруг Верховный суд Казахстана скостит срок или заменит его на условный.