Мы медленно шли к метро. Алла подавленно молчала. Я ее понимал. Второй раз подошла к брату с цветами, и второй раз – такая конфузия, как сказал бы Арнольд.

– «Странные люди – актеры… И люди ли они», – процитировала Алла.

У меня была версия. Стасик видел из-за кулис, что мы пришли с цветами. Предвкушал, что мы вручим ему, когда он выйдет на поклон. А мы не вручили. Это его расстроило или даже взбесило. Вот он и не мог преодолеть оторопь, когда мы вошли к нему в гримерку. К тому же, в спектакле он играл очень важного конюшего. Еще не вышел из образа.

Через неделю от Стасика пришло сообщение по Емеле. «Привет, брателло! Что-то ты крепко приумолк. Уж не обиделся ли на что? Теряюсь в догадках».

Я написал: «Прихожу в себя после посещения твоей гримерки».

Стасика тут же отписал: «Надо же раздуть историю по причине, что бабенка с тобой, а я тебя в ее глазах вроде как уронил. Кто она тебе? Смешно, право, оцарапанное эго. Но для тебя – повод для ссоры… О, майн готт! Какая мелочь не дает тебе покоя! Да прости ты меня, бога ради, прости! Признаю все свое непотребство того вечера и прошу извинения! В самом деле, был не прав – и с цветами, и с бабенкой…

Но в таком случае и ты проси у меня прощения. Должно быть, ты забыл, как выгнал меня из дома, куда я пришел помянуть твою дочь. А в то чудесное лето, когда я в Питере сидел с умирающей женой, ты благородно позвонил, однако от визита уклонился по причине того, что «у вас там и без меня забот хватает». Я был рядом с Полиной до самого конца и делал все, что мог. И после этого у тебя повернулся язык сказать, что это я вогнал ее в гроб…

Что там еще? В день смерти отца ты не приехал: как же, ведь главное – личный покой. Мы с Витькой выносили его вдвоем, и некому было даже открыть дверцы фургона, на котором мы должны были отвезти его в морг, и пришлось отца положить на асфальт, чтобы это проделать, – водитель отказался по причине боязни покойников. А дышащая на ладан мать, которая два месяца, медленно уходя, каждый день ждала твоего приезда – так и не дождалась. Ты приехал в утро ее смерти – и, кажется, не слишком был фраппирован…»