– Все равно не пойму я тебя, – говорит он как бы продолжая недавний разговор. – На воле так хорошо. Птички поют, машины шумят, люди смеются.

Макс усмехается:

– Что ты мне впариваешь? Какие там птички у тебя поют, какие люди смеются?

Ферапонт вздыхает:

– Психотерапевту бы тебя показать.

Магистр смеется, показывая хорошие зубы, что не удивительно, поскольку его навещает стоматолог.

– Психотерапия, Ферапонт, бесполезная профессия, потому что есть только две психологические проблемы – фуйня и пипец. Но фуйня, как тебе отлично известно, проходит сама, а пипец не лечится.

– В политику бы тебе, – подкалывает Ферапонт. – Сейчас избиратели любят голосовать за судимых.

– Я подумаю над твоим предложением, – отзывается Магистр. – Оставил бы ты нас, подполкан, на пару минут. Насчет политики мы с тобой потом договорим.

Ферапонт выходит. Мы с Максом разглядываем друг друга, хотя, наверное, можно было бы и обняться. Я окидываю взглядом камеру.

– Ты хорошо организовал своё пространство.

– Это мой дом, – почти душевно говорит Макс. – Счастлив тот, кто счастлив дома. Так, кажется, писал Толстой. Мне предлагали другую жилплощадь, тут много свободных камер, но я уже привык к этой хате. Сейчас не удастся поговорить, – добавляет он вполголоса. – подходи к тюрьме в полночь, тебя проведут.

Ровно в полночь у вахты меня ждал прапорщик. Привел на вахту. Сидевший там надзиратель скользнул по мне взглядом и молча открыл засов. Прапорщик вошел, я – за ним.

На нашем пути оказалось не меньше десятка надзирателей. Все пропустили меня без звука. Прапорщик открыл камеру Магистра длинным ключом, потом легонько постучал.

Я вошел. На этот раз это был тот Макс, которого я знал двадцать восемь лет назад. Мы крепко обнялись.

Мы опрокинули по рюмашке хорошей водки и закусили по-русски: квашеной капустой. Макс положил мне в тарелку жареной картошки. Он ухаживал за мной. Это было так необычно.

Я не выдержал и спросил, окидывая взглядом камеру:

– Не понимаю, какой в этом смысл?

– Вот ты любишь закусить водку квашеной капусткой. А я люблю сидеть. У желудка свои потребности, у духа – свои. Давай помянем Степаныча. Если бы не он…

Это точно. Если бы не Бриллиант, кто знает, во что бы вылилась моя вражда со Шницелем. Но и Макс едва ли бы стал Магистром. Мы были обязаны Степанычу по гроб.