– Наверное, раньше была не любовь, а зависимость и страх одиночества.

– А Марк?

– Вы его давно не видели. За это время у вас глаза изменились.

– И что теперь? Останусь в пустоте?

– В пустоте слышнее звук единственных шагов…

Поездка в Финляндию подгрызла Валин миф о загранице. Не в том смысле, что её не восхитила обустроенность сфер, как развалившихся в России девяностых или так и не созданных при социализме, а в том, что, присматриваясь на улицах, она не увидела толп счастливых людей.

Обнаруженный процент счастливых оказался не больше, чем в её бедной голодной перепуганной стране. А уж Валины глаза были заточены видеть глубже и точнее любых социологических опросов. Финны выглядели в массе ещё более напряжёнными и погружёнными в себя, чем оглушённые шокотерапией россияне.

И при всей своей спортивности казались озабоченными и согнутыми тяжестью проблем, хотя в понимании россиянина девяностых проблем у них не было в принципе. На улицах Хельсинки улыбались только старики и дети до подросткового возраста. Валя и сама была интровертна, но финны показались ей совсем закупоренными в свои раковины, «чужими самим себе».

Её эталоном жизни была деревня Берёзовая Роща, где дома ровненько стояли вдоль улиц, а за ними тянулись языки садов-огородов, и людям было удобно работать, делиться проблемами, присматривать за детьми, обихаживать стариков, помогать друг другу.

И Валя сформулировала, что мы живём снаружи себя, всем миром, а финны внутри себя, своим домом. У них даже магазины закрываются рано, мол, всё, пора сидеть за заборчиком и есть лососёвый суп со сливками. И желательно подальше от соседей.

Валя читала, что разные народы нуждаются в разной дистанции, и россияне в этом смысле ближе к азиатам. Хотя, конечно, и азиаты разные: японцу и корейцу тоже важна дистанция, излишнее приближение кажется ему агрессией. Но финны и вовсе готовы построить дом посреди леса, чтоб вокруг ни души. Потому что главное для них – отдельность и сепаратность, в отличие от нашей группешной и, как сказал бы Лев Андронович, симбиотичной жизни.

Вику поездка в Финляндию окрылила, она не расставалась с подаренным Юккой бубном, повесила над креслом-кроватью изображение Шивы собственного производства и объявила, что Шива – первый шаман, ещё с каменного века.

Днём она уходила в свою странную школу, а по вечерам плясала с бубном вокруг стола, покрытого скатертью с райскими птицами, вопя импровизированные тексты. И Шарик бесновался и гавкал вокруг неё, пока соседи не стучали в стену.

– Мантры свои придумываю, а надо первородные знать, – переживала она.