Обнимаю Дину Маратовну. Она всхлипывает мне в плечо. Думаю о том, что на моем подряснике уже есть слезы и Марии, и Вероники, а теперь вот – и Динины. Просто коллекция… А вот платка носового у меня сегодня нет…

– Ну а девочка? – спрашиваю. – Девочку спасли?

– Спасли, – отрывается от меня Дина Маратовна. – Кровь еще подвезли из банка. Две операции. Но в итоге спасли, слава Богу…

В большом коридоре, куда я решаю выглянуть, пусто, темно. Только в стороне главной лестницы виднеется слабый свет и слышны негромкие голоса – это Слава и другие дозорные все еще не оставили свой пост. А кто-то дежурит и на втором этаже, у окон, чтобы не пропустить начало штурма.

В другом конце коридора слышу непонятное железное звяканье. Уже хочу поднять тревогу, но через мгновение различаю фигуру со свечой в одной руке и ведром в другой. Догадываюсь, что это Иван Николаевич. Окликаю его из темноты. Он останавливается, поднимает повыше свечу, подслеповато смотрит через очки:

– Отец Глеб, вы, что ли?.. А я вот решил водой запастись, пока есть доступ к душевой.

– Вы бы не рисковали, Иван Николаевич, – говорю я. – Эти могут ворваться в любой момент, и вы не успеете вернуться в храм…

– Ничего… – Голос Ивана Николаевича звучит бодро, и я не могу понять: ему и правда не страшно или это бравада? – Ничего, – продолжает он, – спрячусь где-нибудь, а если найдут, скажу, что никаких повстанцев не знаю и вообще оказался тут случайно.

– То есть отречетесь от нас? – Я стараюсь поддержать его бравурный тон.

– Ну и что? – отвечает он так же бойко. – Даже апостол Петр отрекся от Христа, страшась ареста…

– Иван Николаевич… – с укором говорю я.

– Знаю-знаю, отец Глеб, вы не любите, когда вот так, всуе, поминают Христа… Хотя сегодня ведь та самая ночь – ночь, когда Иисуса схватили и потащили в тюрьму. Не думаете, что это символично для нас?

– Нет, – коротко отвечаю я.

Иван Николаевич ставит ведро на пол и пристально смотрит мне в лицо. Кажется, смотрит даже с вызовом. Впрочем, огонек свечи, отражающийся в очках, мешает понять выражение его глаз.

– Справедливости ради, – говорит он, – апостол Петр в ту же ночь бросился с мечом на стражников, которые пришли арестовать Иисуса. А Иисус запретил ему, велел отступить. И что? Разве покорно сдаться на милость негодяев правильнее, чем драться за тех, кто тебе дорог?

– Я так понимаю, Иван Николаевич, вы хотите продолжить тот наш неоконченный разговор о сопротивлении злу?

– А что, – говорит он, – по-моему, сейчас, когда зло стоит прямо за дверью, – самое время.