– Господь – свет мой и спасение мое, кого убоюсь? Господь – защитник жизни моей, кого устрашусь? Когда приблизятся ко мне враги мои, чтоб растерзать плоть мою, сами преткнутся и падут. И если восстанет на меня полк, не убоится сердце мое. И если пойдут на меня войной, и тогда не лишусь надежды. Ибо Господь в день бедствий моих укрыл меня в обители Своей, сохранил меня в скинии Своей, на скалу недосягаемую возвысил меня. Услышь, Господи, голос мой, которым я воззвал к Тебе, и наставь на стези правды, и да укрепится сердце мое…

Слова древнего псалма сами собой всплывают в памяти. Я произношу их вполголоса, но надеюсь, что все слышат их и кто-то, может быть, даже услышит… Мой взгляд приковывают глаза, словно два зеркальца наполненные отблесками свечных огоньков, – Ритины глаза, единственные, в которых нет тревоги и смятения. Рита сидит на матрасе под распятием, а рядом, вытянувшись длинной ящерицей и положив голову ей на колени, спит Лёнька. Рита не слушает меня и, кажется, даже не видит, она – где-то далеко, в каком-то счастливом месте. Но получается, именно ей уже вошли в сердце слова: кого убоюсь, если сам Господь – защитник мой?..

Дина Маратовна замерла в углу алтаря, сгорбившись, низко опустив голову, двумя руками опираясь о жертвенник. Подхожу к ней:

– Дина Маратовна, что случилось? Вам плохо?

Поворачивает ко мне лицо – всё в слезах.

– Что вы, Дина Маратовна?..

– Сама не знаю, отец Глеб. – Она тянет к лицу воротник, промокает им глаза. – Но раз уж вы подошли, хочу извиниться перед вами.

– Да ну, – отмахиваюсь я, – в чем вы можете быть виноваты!

– А вот могу… Думала про вас нехорошо. Да и говорила тоже… – Она порывисто вздыхает: – Когда вы появились тут, у нас, смотрела на вас и бубнила себе под нос: ну вот, попы и сюда залезли. Боялась, вы начнете наших папаш и мамаш обирать, последние копейки у них выманивать на всякие там молебны…

– Дина Маратовна, ну что вы!.. Я к таким подозрениям привык. И к тому же вижу, что теперь вы ко мне совсем не так относитесь…

– Это да, – кивает она. – Теперь по-другому… Помните, Ритке было плохо, а вы предложили кровь для нее сдать. Вот тогда я в первый раз насчет вас устыдилась… А сейчас вспомнила одного мальчишку – не нашего, я тогда еще в больнице скорой помощи работала. Я как про того мальчишку вспомню, так реву…

– И что за мальчишка такой трогательный? – спрашиваю я.

– Да такой уж… На Алешу нашего, кстати, похож… К нам его сестру привезли. Машина ее сбила. По пути в больницу много крови потеряла. Везли-то не на скорой, а тот, что сбил, он и привез с перепугу. Посмотрели – группа крови редкая, у нас такой не было. В банке заказывать – часа на два история. А тут отец ее приехал, и с ним ее младший братишка – тот самый мальчик. Лет семь ему было или восемь. В общем – как Алеше. Стали у них кровь смотреть. У отца – не та. А у мальчишки – та самая… А я тогда еще глупая была, резкая, с детьми не работала. Я – к этому мальчишке: «Хочешь сестру спасти? Надо кровь сдать». Вижу – глазами захлопал, губы задрожали. Но буквально через секунду – кивнул. Я ему: «Ну молодец, герой!» Быстро все оформили, папаша, где надо, расписался. Мальчишка смотрел на всю эту бюрократию – бледный, испуганный, но не плакал. Я его – в охапку и в операционную. Положили за ширмочку, начали прямое. Он, смотрю, крепится, хотя глаза – вот такенные от страха. Я с ним, разумеется, была, следила. Но и отбегала, конечно, – дежурство выдалось кошмарное. И как-то уже под конец забежала к нему. Лежит все такой же бледный, слезки катятся. Я ему: «Ну что ты, что ты…» Закончили. Говорю ему: «Вот и всё. Но ты теперь полежи, сразу нельзя вставать». А он смотрит как-то странно… – Дина Маратовна опять начинает всхлипывать. – Смотрит как-то странно и говорит: «А разве я не умру?..» Вот… Думал, наверно, что всю кровь из него выкачают… Но раз надо – так надо… А я-то, дура, толком не объяснила… Ребенок такое пережил…