— Как дома я, — говорила Аша, идя впереди него по еле видневшейся луговой тропке. — Что за место, а? Ну что за место! Нигде больше ни травы такой, ни цветов таких…

Они прошли луг и дошли до огромной деревни, раскинувшейся по сложно переплетенным, извилистым улицам. Точного плана Дегунина никогда не мог составить ни один военачальник — обязательно обнаруживалась пара неучтенных домов, а иногда казалось, страшно сказать, что деревня двигалась, не стояла на месте: тут улица изогнулась, там дом переехал… Дегунинское пространство шутило странные шутки с гостями.

— Там за деревней дальше Дресва будет, — сказала Аша. — Речка. Она здесь начинается, далеко течет…

— Ты хоть знаешь, где дом-то бабкин?

— Это ты, может, чего не знаешь, — все так же гордо отвечала Аша. — Мне тут каждый забор родной…

Странно, что во всей деревне не слышалось собачьего лая: собаки лениво чесались, подходили к заборам, ласково смотрели на прохожих и отходили прочь, не дождавшись от них чего-то важного. Некоторым из них Аша шептала еле слышные ласковые слова — губернатор их не разбирал. Несколько раз им встретились люди. Аша им кивала, и они кивали в ответ, но ни слова не говорили. В воздухе запахло тревогой.

Дом, к которому они шли, ничем не отличался от прочих, кроме густого плюща, обвивавшего северную стену. В палисаднике цвело великое множество всего — георгины, золотые шары, крупные садовые колокольчики…

— Бабушка! — крикнула Аша. Ей никто не ответил.

— Никого, что ли, — сказала она скорее себе, чем Бороздину, и решительно толкнула незапертую калитку. Губернатор вошел следом. В доме завозились, но встречать никто не вышел.

— Бабушка! — громче и раздельнее крикнула Аша.

Странное дело: пока губернатор шел по дорожке, засыпанной крупными стружками, к дому ашиной бабушки, — ему казалось, что цветы вокруг расступаются перед ним с некоторой брезгливостью или ужасом, да и сама земля слегка проваливается под ногами, словно не желая выносить его на себе; впрочем, в дегунинской жаркой тиши, в августовском мареве и не такое привидится.

Между тем никто не выходил к ним, хотя губернатор и чувствовал устремленный на него пристальный, несколько испуганный взгляд; может быть, это смотрели обитатели приземистого дома, прильнувшие к окну, а может, бабочки или георгины.

Аша обернулась на него, и в ее глазах, только что сиявших счастьем гордости и родства, губернатор увидел отчаяние. Если к ним не выходили — значит, спасения в Дегунине не было.

— Может, никого нет? — спросил он.

— Всегда есть! — отозвалась она с упрямством безнадежности, отвергающей всякие утешения. — Я знаю. Это так всегда у нас.