Дверь неожиданно открылась, и на крыльце очутилась высокая старуха в темном платке и черно-лиловом тряпье.

— Заходите, — сказала она негромко.

2

2

— Под кем Дегунино сейчас? — спрашивала Аша.

— Да под южными вроде. Не поймешь у них, сама уж путаю.

— Ражие, утюжие?

— А кто знает. С колого боку рожие, с колого талыжие. На полоток расколешь, да и боровик намажешь. И никакого.

— Бабушка, что же делать мне?

— А что я знаю? Голод бы намолоть, так и колоб не тупился бы.

— А если на улок?

— Улок не улок, а затолок на коробок…

Аша уронила голову на руки. Она не плакала, сидела молча. Губернатор тоже боялся нарушить молчание. Перед ним стояла нетронутая чашка темного отвара — местный чай с кипреем и еще какими-то бодрящими травами, тварями…

— Ты-то что же думал? — спросила ашина бабка, поднимая на него кроткие глаза. — Ну, она дура молодая, понятно. А ты что ж?

— Я думал жениться на ней, — сказал губернатор. Ему странно было отчитываться перед туземкой, но он понимал, что от этой туземки зависит теперь все.

— Так ведь ты спросил бы хотя, какого она роду. Разве у вас не спрашивают, какого роду? У вас разве бывает так, чтобы не пойми на ком, не спросясь, жениться?

— Редко, — признал губернатор.

— Ну так что ж ты? Ведь ей никак с тобой нельзя, неужто не слышал?

— Откуда ему слышать, бабушка? — проговорила Аша. — Где про это написано?

— Ну а ты куда смотрела?