«Его загнали в лес, – сказал он. – И он будет жить там в одиночестве. Никто не примет его в свою группу после того, что он совершил. И он умрет. Никто не может жить один в лесу. Лес убьет его. А если и не убьет, то он сам умрет от проказы». Затем в типичной манере пигмеев он разразился сдерживаемым смехом, захлопал в ладоши и сказал: «Он занимался этим месяцами. Наверное, он очень глуп, если позволил себя поймать. Неудивительно, что они загнали его в лес». Видимо, для Кенге более значимым проступком Келемоке была глупость, из-за которой тот попался.

Все двери хижин оставались плотно закрытыми. Молодежь звала Нджобо и Моке, чтобы те пришли и решили дело, но оба отказались выходить из хижин, предоставив Келемоке его судьбе. Гомон в лагере Сифу возрос, и мы с Кенге решили слезть с дерева и посмотреть, что происходит.

Одна из хижин была охвачена пламенем, а люди стояли вокруг. Кто-то кричал, кто-то плакал. В маленьких группах мужчин то тут, то там вспыхивали потасовки; женщины потрясали кулаками друг другу в лицо. Мы решили вернуться в главный лагерь. Там уже было много групп мужчин и женщин. Они стояли повсюду, обсуждая событие. Чуть позже подошли представители от группы Сифу. Они ругались на детей, которые, пребывая в восторге от происходящего, изображали эпический побег и преследование Келемоке. Взрослые, и не думая шутить, уселись для обсуждения. Но разговор шел не столько о том, что сделал Келемоке, сколько о поджоге хижины. Казалось, почти все начисто забыли об инцесте. Один из дядей Келемоке, Масалито, у которого тот жил со дня смерти отца, плакал горькими слезами. Он сказал: «Келемоке всего лишь сделал то, что сделал бы каждый юноша. И его поймали, загнали в лес. Лес убьет его. Все кончено. Но мой брат сжег мою хижину, и мне негде спать. Я замерзну. А если пойдет дождь? Я умру от холода и дождя на руках моего брата».

Брат, Абери, вместо того чтобы настаивать на том, что Келемоке обесчестил его дочь, начал вяло протестовать, говоря, что его оскорбили. И за Келемоке надо было больше следить. И Масалито должен был лучше его учить. После этих слов спор пошел по разным направлениям, и обе семьи горько бранились, дольше часа обвиняя друг друга. Затем старшие начали зевать и говорить, что они устали и хотят спать, а к решению можно прийти и завтра.

Лагерь долго не утихал. Все шептались о том, что случилось, и немало грубых шуток звучали от хижины к хижине. На следующий день я пришел в лагерь Сифу и увидел, как мать той самой девушки усиленно помогает строить хижину Масалито, а двое мужчин сидят поблизости и мирно беседуют, будто ничего и не случилось. Юноши говорили, чтобы я не волновался о Келемоке: они тайно приносили в лес ему еду, а сам он был недалеко.