– Правда? – целуя ее, пожимая руку располневшей, но нисколько не постаревшей Симе, растроганно говорил Станеев. – А ты невеста...

– Вот и бери ее замуж, – с усмешкой посоветовал Степа. – Все время трещит о тебе.

– Пойдешь? – подбрасывая девочку, которая любила его и которую сам любил и вспоминал постоянно, спрашивал Станеев.

– Когда подрасту, – ничуть не смутившись, ответила Наденька. – Ты только не старей, подожди меня.

– Да он уж, поди, женился, – поддразнивая ее, предположила Сима.

– У этих баб одно на уме, – проворчал Степа и снова вслушался, – Что гудит-то? Или в голове у меня зашумело?

– Машины.

– Машины?!

– Но. Помнишь, пожар-то был в центральном парке? Там шофер один сгорел. Вот, вся шоферня лебяжинская его провожает. Гудят и гудят...

– Ага, машин-то сколько на улице! – зачастила Наденька. – Не пройдешь!

Симу года пощадили. Она оставалась все такой же шустрой, подвижной, скороговорчатой, хотя чуть-чуть раздалась и в плечах и в бедрах, но эта полнота ее красила.

– Хорошо принимаешь гостя! В сторожку завел.

– Это не я, Соболь его завел, – отговаривался Степа.

– Айдате к нам. Там и повидаемся. – Она помогла Степе одеться, вывела его, слегка захмелевшего, на улицу. Станеева вела за руку Наденька.

Туман рассосался. Степа определил это, втянув в себя все еще влажный, но уже поредевший и сильнее пахнущий гарью воздух. Сквозь завесь чада, стоявшего над городом, сквозь остатки тумана и мрака пробилось позднее солнышко. Виднее стали дома, деревья, покрытый грязью, избитый колесами и гусеницами асфальт, люди и машины на нем. Шоферы провожали в последний путь своего погибшего товарища, давали протяжные гудки, и казалось, что на городских улицах играют несколько огромных и одинаковых труб. Этот своеобразный шоферский обычай, эта дань уважения памяти погибшего друга – беспрерывные печальные сигналы, разносившиеся по городу, оставляли жуткое впечатление и вместе с тем вызывали невольное уважение.

6

Волчица подползла на брюхе к пригону, обнюхалась и еще раз всмотрелась. Почуяв ее присутствие, лось забился, вскочил на искалеченные ноги, вскрикнул, но тут же рухнул. Он еще не видел волчицу, но чуял, что она здесь, рядом, что ее холодные желтые глаза изучают его из скрадка, язык высунулся из пасти, словно осенний осиновый лист, а сверху и снизу сверкают клыки, которым предстоит желанная работа.

Волчица подсмотрела утром, что человек из избушки ушел, заперев в ней Бурана. Человек спустился к реке, запустил моторы и уплыл. За его спиною бугрился рюкзак: значит, уплывал надолго; он почему-то не взял с собой волкодава, но и не выпустил его из дома. Лосенок, беспомощный, беззащитный, остался тут без присмотра. Как не воспользоваться такой редкой и прекрасной возможностью! Только глупый или рассеянный человек мог закрыть волкодава на замок. Впрочем, волчица была права лишь наполовину: Станеев попросту забыл и о Буране и о лосенке. Он вспомнил о них в городе и решил поскорее вернуться в лес.