– Молодчина! Кусок икры выхватил.

– Ну? Видать, вкусная. Давай-ка спиртом протравим... изнутри, а то заразу подхватишь.

В сторожке был стол, заваленный картоном, папками, рулонами бумаги и ледерина, пара табуреток. Над тумбочкой – две самодельные полки, уставленные старыми книгами и переплетенными рукописями. Степа «вынул из тумбочки спирт и аптечку. Аптечку подал Станееву:

– Перевяжи где следует. А главное, внутрь прими.

– Я ведь не пью, Степа... так и не приучился.

– Несчастный ты человек! – посочувствовал Степа и сдвинул бумаги на край стола. – А может, рискнешь ради встречи?

– Разве что ради встречи.

Степа по звуку разлил спирт, для верности взвесил стаканы и дернул рыжею бровью. – Каждому ровно по девять бульков. Вздрогнем?

– За тебя, Степа! Не думал, что встретимся. Степан отвернулся, провел по глазам и, надев очки, опрокинул свою стопку. Станеев, глотнув спирту, закашлялся, половину выплюнул обратно.

– Ты один здесь? – все еще красный от кашля, вытирая повлажневшие глаза, спросил Станеев.

– Куда я один-то? Нет, с Серафимой. И Наденька с нами. В школу девка пошла, – с затаенной гордостью похвастался он.

– Решились все же, приехали. А меня не известили.

– Тебя тут днем с огнем не отыщешь, понял. А нас Раиса сюда позвала. Перебирайтесь, говорит. Ну, мы и дернули. Квартиру в тот же год получили... на улице Мухина живем, – снова сорвался на шепот Степа. Вспомнил Мухина, вспомнил прошлое и себя, в ту пору веселого, зрячего, сильного. Проходит и молодость, и здоровье. Остается лишь то, что ты сделал на земле. Вот этот поселок он начинал вместе с Мухиным, с Лукашиным, с Раисой. – Я за это время переплетное ремесло освоил... вот, прирабатываю в типографии. А Серафима наборщицей. Ты-то как?

– Да все так же, – неопределенно пожал плечами Станеев.

– Трудно живешь, – слепой пожевал губами.

Станеева передернуло. Если уж калека ему сочувствует, то во что же он превратился? Он, здоровый, сильный, в самом расцвете сил человек?

– В чем трудность-то, Юра? – допытывался Степан, черными своими очками уставившись Станееву в переносицу. – Душа не на месте... Вроде как виноватая душа.

– Сбился я, Степа... совсем запутался. Не знаю, чего от жизни хочу.

– Давай вместе помаракуем, – без иронии сказал Степа, словно ему, незрячему, было понятно все совершающееся вокруг лучше, чем зрячему Станееву. Вообще он держался и вел себя очень уверенно, не унывал в своем положении и, кажется, знал, чего хотел. «Наверно, оттого, что хочет не много!» – подумал Станеев и покраснел, потому что сам-то вообще ничего не хотел или хотел, но не знал, чего хочет.