– Да. Ну что ж, пора двигать. – Ганин торопливо и молча собрал рюкзак и первым двинулся через болото. Толя плюхал за ним. – Костер-то не потушили, – спохватился Ганин. Он никогда не оставлял в лесу огня.

– Сам погаснет, – сказал Толя.

Ганин хмыкнул и, передав ему рюкзак, вернулся и залил костер. Так учил его покойный заботник о лесе Осип Матвеич Вьюн, с которым провели здесь не одну утреннюю зорьку. Старик всю жизнь прожил в лесу, ревниво берег его и любил.

– Ты вот охотник, Андрюха, – говорил он, обычно чуть-чуть приняв, – из трезвого слова не вытянешь. – Хреновый, конешное дело, охотник. Зато с совестью. А есть такие, знашь, ухари, которым выше глаз дай, и все мало... Таких я сильно не уважаю. Даже зло на их имею...

Верно, ухарей-добытчиков развелось много. Ганин и сам их не уважал. Охота – не промысел, а удовольствие. И все же этот лес мог бы стать великолепным подспорьем. В поселке нередки перебои с мясом, не говоря уж о хорошей рыбе, грибах и ягодах. А здесь всего этого вдоволь. И если организовать промысловую бригадку, это будет совсем неплохо. Пускай Лукович этим займется... Можно привлечь и того косматого чудика... которому тридцать шесть лет. Как же это я раньше-то не додумался? – укорил себя Ганин.

Той порою вышли к машине, которую Толя поставил подле релочки. Переодевшись, Ганин включил переговорное устройство и вызвал диспетчера:

– Как там на первом объекте?

Первым объектом был аэропорт.

– Андрей Андреич... – возникла долгая пауза. Ганин нетерпеливо кашлянул. – С вашей дочерью... случилось несчастье...

Девушка-диспетчер всхлипнула и зарыдала, словно несчастье случилось с ней.

– Плачьте дома... Здесь вы на службе, – с трудом проглотив застрявший в горле комок, закричал Ганин. – Говорите толком, что с ней? И где она?

– Попала в аварию... сейчас в больнице.

– Срочно вышлите вертолет. Я жду... на сто седьмом километре.

– Одну минуточку... сейчас... одну минуточку... – затараторила девушка, но Ганин ее уже не слышал. Стиснув руками виски, он шел по лесу и стонал; а сквозь пальцы сочились слезы.

18

Станеев, прыгая через три ступеньки, влетел на второй этаж. У окна, спиною к нему, стоял Ганин. Из приемной с пластырем на лбу выскочил Витька и, вздрагивая всем тельцем, прижался к Станееву.

– Витя, Витенька! Жив! Слава богу! – вскинув его на руки, горячечно бормотал Станеев Мальчик безвольно складывался, втягивал голову, словно хотел спрятаться от чего-то страшного, и плакал. – Жив… слава богу! А Наденька где?

– Наденьки... не стало... – едва выговорил Витька и громко, безудержно заплакал. Из палат выглядывали больные, уже знавшие все подробности этой трагической истории. Ганин, уперевшись лбом в стекло, сжимал кулаки в карманах и смотрел на улицу, через снег, поваливший тяжелыми хлопьями. Он слышал, как плачет маленький мальчик, как что-то, утешая его, говорит Станеев прерывающимся от слез голосом.