– С приездом, Андрей Андреич! – прокричал Водилов, оттирая рукавицей сизое закаменевшее лицо. Он пропадал здесь сутками, оставив Витьку Раисе, и был незаменимым человеком. Большая группа технарей, которых с легкой руки Ганина называли думачами, вместе с заказчиком, с главным инженером проекта, мараковали над каждым узлом, над каждым блоком, увязывая, утрясая, упрощая... Графики составлялись с недельным запасом. Самолеты делали двадцать – тридцать рейсов в день, и через каждые трое суток временную взлетную полосу, сооруженную из металлических плит, обновляли. На заводах-поставщиках сидели свои люди. Связь с областью и с Москвой была круглосуточной.

– Как делишки, Илья Борисович? – присматриваясь к Водилову, буднично спросил Ганин. Он знал, что Водилов тяжело болен и что ему нужен особый режим, а режим здесь такой: вертись, пока ноги держат.

– Ничего, живем, – Водилов, по-видимому, забыл о своей болезни, а ему не напоминали, и выглядел неплохо, казалось, даже окреп и округлился. – Как говорится, вашими молитвами.

– От моих молитв бог морщится.

– Это точно. У сварщиков не были?

– А что? – насторожился Ганин.

– Зайдите. Там же морозильник! Хоть бы «козлов» штук пять поставили.

Сварщики жили в бывшем овощехранилище. Им и монтажникам доставалось всех больше: весь день на ветру, на морозе, и, как бы ни был тепло одет, под тобою и вокруг тебя холодный металл, который иногда не выдерживал здешней температуры и лопался или рвался.

Маленький очкастый бригадир двенадцать часов торчал посреди перекрытий и едва ворочал языком. Щеки были в язвах, оставленных морозом.

– Сними его! – приказал Ганин своему шоферу.

– Нне лезь! – закричал Нохрин, покрыв Толю отборным матом. – Ммоя семена ккончается ччерез час.

И его оставили в покое.

– Что вам сделать, ребята? – смахивая слезы, нанесенные лютым, пронзительным ветром, растроганно спрашивал Ганин. – Скажите, чего вы хотите?

– Ммне бы ммолочка топленого, – пробормотал Нохрин и уткнулся в щиток, брызнув в Ганина искрами сварки.

Ганин вызвал Луковича, всех снабженцев и весь постройком и провел с ними получасовую летучку.

– Свежо, уважаемые? – спрашивал он с ехидцей, видя, как некоторые корчатся и щелкают зубами, похлопывая рукой об руку. – Вы пробыли здесь тридцать одну минуту. А люди сутками мерзнут. Обеспечьте их куревом, горячим кофе или чаем. Ясно? А вон тому, маленькому, в очках... вместо чая литр топленого молока.

– Да молока нет во всем поселке, – заикнулся Лукович. – Получаем только для детсадов.

– Найдешь. Ясно? Вопросов нет. Комсомол! – окончив летучку, он поманил к себе совсем еще молодого, но уже заимевшего брюшко начальника штаба ударной стройки. – Нужна световая газета. Сделаешь?