Она: — Собака очень породистая.

Он: — Откуда ты знаешь? Ты не видишь дальше своего носа!

На самом деле такая грубость у этого автора, в отношениях этих стариков немыслима. В подлиннике: «Out with it» — не выбрось, а выкладывай всю правду, объясни начистоту, откуда взялась в доме собака. И дальше: «You don’t know a dog from a door-mat» — Ты же ничего не смыслишь в собаках (а стало быть, не можешь знать, породиста ли она).

Тут не просто ошибки, дело не только в незнании языка. Переводчик глух к мысли и к характерам, он не понимает, что эти люди так говорить не могут.

Но бывает бестактность не случайная, можно сказать, злонамеренная.

Иной автор, чувствуя, что из-под пера выходит нечто суховатое и скучноватое, пытается «оживить» страницу при помощи развязности. И нередко развязность оказывается оборотной стороной канцелярита.

Из статьи серьезного критика: «…одним из счастливцев, успевших поприсутствовать при собственном посвящении в классики, выглядит (такой-то)». Сказано мудрено и в то же время с неким приплясом. А затем появляется «преходящая» «полоса шатких самообольщений», которая (у такого-то) «была и вовсе краткой и отмечена скорее головными поползновениями обратить необходимость в добродетель».

Неужели не слышно, что слова эти прямо-таки шипят друг на друга? «Головные поползновения»! Что это — острота? Или «художественность»? И дальше: «…обрыв религиозной пуповины, которая прикрепляла умы к некоторому средоточию … смыслов Вселенной, нес в себе, помимо обретенной самостийности, и свои утраты». Или: «…самые дерзновенные чаяния сбываются понарошку, карнавально …» — сочетается ли это?