Он задумывается, испытывает ли Юра то же самое, несмотря на то что накачан успокоительными. Он умный ребенок. Он догадается, что с ним происходит что-то новое. Возможно, он догадается, что это новое называется смерть. Его лицо изменится. Родители заметят, что он уже от них отвернулся. Не потому, что он их не любит, а потому что так надо. Его мать будет плакать и пытаться вытащить его обратно. На какое-то время у нее это даже может получиться, но потом приливная волна все равно окажется сильнее, и ей придется его отпустить.

Хотел бы он сейчас быть рядом с Юрой. Он смог бы обеспечить ему достойный уход. Он научился не отгораживаться от умирающих пациентов, хотя понимает, почему другие так поступают. Ты ощущаешь собственное бессилие и испытываешь чувство поражения, поэтому оставляешь финальную стадию на откуп медсестрам. Но ты мог бы сделать еще многое: мелочи, казалось бы, но они способны значительно облегчить последние дни и часы жизни. Он надеется, что те, кто находится сейчас рядом с Юрой, это понимают.

— Я хорошо с тобой обращаюсь, — говорит Волков. — Это ты понимаешь? Я помню, что ты иркутский пацан…

В дверь стучат. Женский голос произносит: «Простите, товарищ Волков, срочный телефонный звонок. Вы ответите у себя, или в приемной?»

— В приемной. Очистите помещение. И вызовите сюда двух человек для охраны заключенного.

Охранники стоят по обе стороны стула Андрея. Они бы с удовольствием выдернули из-под него стул, но Волков, уходя, бросил через плечо: «Он должен сидеть на этом месте».

Волков отсутствует уже долгое время. По меньшей мере час, а то и два. В комнате нет часов. Андрей ушел глубоко в себя. Он не станет ни о чем думать, просто воспользуется мирной передышкой. Охранники не пихают и не бьют его. В комнате тепло. За окном поднялся ветер, спустились сумерки. Падает снег, но не настолько густой, чтобы заслонить узор ветвей. Он в Москве, на Лубянке. В городе жизнь идет своим чередом. Все так же стучит печатная машинка. На столе перед ним стоит стакан с водой, полный на треть. Он раздумывает, не спросить ли ему, можно ли допить воду, но решает этого не делать. Он не хочет вызвать враждебность охранников. Этих двоих он никогда раньше не видел, но они явно рангом повыше, чем Головастый и Белка.

Но машинистка вроде как их не боится. В какой-то момент она перестает печатать, открывает к ним дверь и заходит в комнату. С заигрывающими нотками в голосе она спрашивает:

— Кто-нибудь из вас, мальчики, хочет чаю?

Да, говорят они, кивая головами, они с удовольствием выпьют чаю, сахару побольше, пожалуйста.