Потоп, – говорил Ифраимов, – вовсе не всегда связан с водой. В Торе даже сказано, что при Ное Господь наслал на землю потоп вод, сам же “потоп” в переводе с древнееврейского означает “смешение всего и вся”, то, что происходит во время лавины, селя. Огромная масса камней, песка, глины, земли вместе с той же водой по долине, будто по желобу, с ревом и грохотом несется с горы в низину. Всё, что попадается ей на дороге: дома, сады, люди, поля, которые они пахали, и скот, который они пасли, размолото и перемешано в кашу. Кто здесь жил и жил ли вообще кто-то? Всё занесено грязью: корни и связи между людьми и между вещами обрублены; откуда ты, где и когда рос – стерто, забыто, уравнено и концов не найдешь».

«Когда же это началось, – спросил я, – как давно это в нем появилось, что человек сам захотел своей смерти, решил, что со злом ему уже не справиться?»

«Ну, трудно сказать, – ответил Ифраимов, – даже, наверное, и нельзя точно; всё шло, вызревало медленно; лежал тут у нас один человек, правда, недолго, фамилия его Ильин, так тот говорил, что совпало это с приходом Христа; но я бы дату жестко ставить не стал, мне вообще кажется неправильным, что сегодня может быть одно, а завтра – совсем другое. Хотя, конечно, приход на землю Иисуса Христа – рубеж.

* * *

“Господь, – говорил Ильин, – тогда задумал спасти человеческий род, и послал на землю Его – второго Адама, дав знать людям, что грехи их прощены, искуплены, всё плохое забыто и жизнь может быть начата заново. На этот раз Господь не повторил ошибки: Христос был зачат на земле и, в отличие от Адама, здесь же, на земле, должен был прожить полную человеческую жизнь от рождения до смерти. Жизнь с младенчеством, детством и отрочеством. Однако, – говорил Ильин, – раньше, чем Христос, еще дитя, начал ходить, Его рождение странным образом перестало быть тайной, изменило мир. Изменилось и стало другим всё: и устройство жизни, и соразмерность, и соотношение ее частей, само ее здание, – изменилось даже то, что считалось в мире праведностью и грехом; да, праведность – всегда праведность, а грех – всегда грех, и все-таки в пространстве между ними нечто было нарушено, сдвинуто, искажено. Многие сбились, заблудились тогда, их спутала путеводная звезда, которая вела волхвов к Христу, и они потеряли дорогу; то, к чему стремились эти люди, испокон веку знавшие свой путь, знавшие, что силы их невелики, – разом рухнуло и уже не могло быть правильным на земле, во всяком случае, пока на ней был и по ней ходил Иисус Христос.

Я не хочу так сказать, – говорил Ильин, – но получается, что когда появился на земле Христос, там, где Он жил, в Израиле, остался только один – революционный и мгновенный по своей сути путь праведности, тот путь, которым шел Сын Божий и Его ученики. Живущие под звездами волхвы, пастухи первыми заметили нарушение естественного строя жизни, оно было сильным: Господь спустился в мир, где человек должен был управляться сам, и его пространство оказалось тесным для Бога. Это нарушение привычного хода вещей, это столь массивное пришествие Бога на землю (напомним, что ни до, ни после подобного не было) с неизбежностью изменило судьбу избранного Им народа, и не только его.