Напомним, что на визитной карточке Воланда поэту Бездомному бросилась в глаза «Двойная буква фамилии – двойное В». После некоторых колебаний Воланд признает, что он действительно немец.
Такие переклички – симптом внутренней связи, взывающий к более широким сопоставлениям. Много лет назад я уже имел случай указать на такой претекст «Мастера и Маргариты», как роман Загоскина «Искуситель» (1838), повествующий о вторжении Сатаны в Москву и совпадающий с будущим булгаковским текстом в ряде ключевых деталей[492]. Любопытно было бы заодно проверить, насколько сам Загоскин находился тут в зависимости от чрезвычайно популярной в его годы темы Вечного Жида, или Агасфера (Гофман, Арним, Кине, Сю и др.), но она выходит за рамки нашего изложения. Как бы то ни было, действие «Искусителя» развертывается в обстановке, сходной с той, что несколько позднее дана будет в «Графине Рудольштадт», да и мелькают в нем те же лица – Сен-Жермен, Калиостро; есть у Жорж Санд, среди прочего колдовского антуража, магический «большущий кот» – такой же выходец из демонического бестиария, что и громадная, непомерно сметливая кошка Бенедетта у Загоскина, прямая предшественница булгаковскго кота Бегемота.
Что же касается антихриста с именем на букву W, то писательница снабдила соответствующее место отстраненно-авторским примечанием: «Возможно, это Вейсгаупт (Weisshaupt)». Подразумевался знаменитый вождь иллюминатов – просветитель, обвинявшийся в сатанизме.
Об одном из бесспорных прототипов булгаковского дьявола – нестареющем графе Сен-Жермене – другой персонаж, Пельниц, рассказывает в той же манере, что и Воланд – о своем завтраке с Кантом или об истории Иешуа Га-Ноцри:
Помнится, как-то вечером во Франции, когда речь зашла о страстях Господа нашего Иисуса Христа, он воскликнул с самой забавной горячностью: «Ведь говорил же я ему, что его ждет плохой конец у этих злых иудеев»[493].
Помнится, как-то вечером во Франции, когда речь зашла о страстях Господа нашего Иисуса Христа, он воскликнул с самой забавной горячностью: «
В согласии с французско-просветительской традицией, от которой немало зависит и автор «Мастера и Маргариты», Иисуса называют там «величайшим философом» – ср. аналогичное обозначение в устах булгаковского Пилата.
Жорж Санд исповедует здесь веру в социализм – но, естественно, еще не марксистского, а другого, гуманного типа, во вкусе Пьера Леру. В центре ее книги стоит могущественное «Невидимое братство», которое тайно и неустанно радеет о благе человечества. Диалектика Мефистофеля, вынесенная у Булгакова в эпиграф к «Мастеру и Маргарите»: «Я часть той силы, что