В собственно идеологическом аспекте Булгакову куда ближе, конечно, был загоскинский «Искуситель», проникнутый охранительной тревогой, да и вообще тексты, созданные людьми преимущественно консервативной ориентации. Одним из них, судя по всему, оказался именно Гейне, который с годами отрекся от своих атеистических и радикально левых взглядов и обратился к религии (что, к слову сказать, вызвало естественное раздражение у его прежнего друга Маркса). В скандальных «Признаниях», написанных им в 1854 году в качестве предисловия к немецкому переизданию его французской книги «О Германии» (De L’ Allemagne), автор сводил счеты одновременно и с атеизмом, и с «грубым коммунизмом» пролетариата, причем делал это с шокирующей резкостью:

Мы видим в победе коммунизма угрозу всей нашей современной цивилизации, достоянию, добытому тяжким трудом многих столетий, плоду благороднейших усилий наших предшественников <…> Мы не можем скрыть от себя, чего нам следует ожидать, как только широкая грубая масса, которую одни называют народом, а другие чернью <…> придет к действительному господству. Я вымыл бы руку, если бы самодержавный народ почтил меня рукопожатием[495].

Мы видим в победе коммунизма угрозу всей нашей современной цивилизации, достоянию, добытому тяжким трудом многих столетий, плоду благороднейших усилий наших предшественников <…> Мы не можем скрыть от себя, чего нам следует ожидать, как только широкая грубая масса, которую одни называют народом, а другие чернью <…> придет к действительному господству.

Я вымыл бы руку, если бы самодержавный народ почтил меня рукопожатием[495].

Народу Гейне инкриминирует злобу, грязь и невежество. Как и предшествовавшие его сочинения вроде памфлета «Людвига Берне», в левых кругах «Признания» принесли автору одиозную репутацию ренегата и противника пролетариата. Без всякого сомнения, в большевистской России на этот счет у него нашлось бы множество единомышленников – да и само имя Гейне было там на слуху. Уже с 1918 года во «Всемирной литературе» под редакцией Блока начинает выходить новое собрание его сочинений, причем прерванная работа над ним возобновляется в начале и первой половине 1920-х годов.

Здесь нам придется от «Мастера и Маргариты» двинуться вспять – к ранним вещам Булгакова. Демофобии Гейне созвучны у него брезгливое негодование профессора Преображенского, «ненавистника пролетариата» в «Собачьем сердце»: «Я вам не товарищ! Это чудовищно!» – и ярость поручика Мышлаевского в «Белой гвардии», который кроет матом простой народ – «богоносцев достоевских». Действительно, революция и ее последствия заставили немалую часть русской интеллигенции, в том числе умеренных националистов типа Булгакова, распрощаться с традиционным «народомольчеством», как однажды назвал эти сантименты Юрий Гельперин.