Никак.

Он думает, что я по-прежнему придерживаюсь контракта. И у него есть все основания так полагать. Думает, что ничего для меня не значит. Или… что я вообще была с ним исключительно ради денег?

Я даже не сразу замечаю, что мы приезжаем домой. Сижу, смотрю прямо перед собой.

— Все в порядке?

Только услышав голос Алекса, выныриваю из мрачных размышлений. Киваю. Машинально выхожу из машины.

— Спасибо, — роняю, когда Воронов помогает мне снять пальто.

Скидываю обувь и иду в сторону лестницы.

— Может, шампанского? — словно сквозь толстый слой ваты доносится до меня предложение.

— Нет, устала, — выдавливаю через силу.

Я поднимаюсь в комнату и сажусь на кровать. Ноги не держат, удивительно, как я вообще сюда добралась.

Я все испортила… сама все испортила…

Слышу, как открывается дверь. Я знаю, что это Алекс, хотя и не смотрю на него. Только прямо перед собой, потому что так проще сохранить хоть какие-то остатки самообладания.

— Ты плохо себя чувствуешь?

Пожимаю плечами. Качаю головой. Киваю. Прочищаю пересохшее горло и все-таки произношу, даже довольно внятно:

— Мне нужно побыть одной. Прости, я…

А потом все же решаюсь на него посмотреть. Мы дома. Одни. Нас никто не увидит. Он может не скрывать, а показать настоящие эмоции. Если я увижу презрение или разочарование…

Но ничего этого нет.

Он кажется действительно обеспокоенным, и от этого мне только хуже. А еще я замечаю, что зашла не в нашу комнату, а в свою. Наверное, и правильно, да. Лучше так.

— Мне нужно побыть одной, — повторяю я, а когда мне кажется, что он готов уйти, неожиданно выпаливаю: — Для кого ты делал эту комнату, Алекс?